Границы и освоение территории

Россия – страна одновременно невероятно большая и разнообразная и вместе с тем чрезвычайно централизованная. Как правило, этноконфессиональная, социально-экономическая и политическая дифференциация приводит к децентрализации политико-территориального устройства страны, к нарастанию центробежных сил и нивелированию разницы между центром и периферией. Федеративное устройство является в таком случае фактором, препятствующем монополизации центром политических процессов. Однако в России почти всегда происходило нечто обратное: чем обширнее и многообразнее становилась страна, тем сильнее оказывался центр и диспропорции регионального развития изменялись в его пользу. Этот парадокс наводит на мысль, что при формировании российской государственности подобная межрегиональная дифференциация и доминирование центра играли ключевую роль.

Российская государственность сама по себе имеет периферийное происхождение. Великая русская равнина была глубокой периферией как для Западной Европы, так и, что важнее, для Константинополя и викингов, чья совместная торговля через балтийско-черноморские речные бассейны создала пространство для экономической централизации восточнославянских племен в IX в. Киевская Русь, прародитель русского государства, складывалась на противопоставлении себя в первую очередь двум центрам, от которых зависела экономически, – северного в Скандинавии и южного в Византии.

Центр формирования русского государства оказался во вторичной периферии, окраинной даже по отношению к Киеву, – на территории так называемого ополья, или залесья (нынешние Владимирская и Ярославская области и северо-восточная часть Московской). Среди множества причин переноса ядра русской государственности отмечают и сложившийся в этих местах средневековый климатический оптимум, и барьерную функцию брянских (или дебрянских – от «дебри») лесов, отчасти оберегавших находившиеся за ними (в за-лесье относительно Киева, отсюда – Переславль-Залесский) территории от разрушительных набегов татаро-монголов, и границу природных зон (смешанных лесов и тайги), окаймлявшую ядро с севера и способствовавшую взаимообмену между разными типами хозяйствования.

Так или иначе, случилось то, что многократно происходило в истории: новый виток развития начался на периферии бывшей империи (европейский «пояс городов» был пограничьем Римской империи, США – периферией Британской империи, Санкт-Петербург – новой окраинной столицей на периферии Московии и др.). Находясь на стыке культур и типов хозяйствования, пограничные районы агрегируют новации всех своих соседей и при переходе на новый этап развития оказываются более конкурентоспособными применительно к ядру.

В геополитическом отношении новое ядро было выгоднее старого. Во-первых, оно располагалось в центре огромной равнины, в потенциале дававшей возможность контролировать несметные ресурсы, и, главное, как и в случае с линией разграничения романской и германской культурных общностей, породившей европейский «пояс городов», на цивилизационной границе славян, финно-угров и тюрков. Не случайно Л.Н.Гумилев считал русскую нацию соединением славянского и тюркского этнических кодов. Если добавить еще и финно-угров и учесть, что подобное слияние началось на территории Владимирской Руси, то с этим утверждением можно согласиться.

И все же русское ядро сложилось не вокруг Владимира, Суздаля или Ростова Великого, а вокруг относительно незначительного на тот момент поселения Москва. С чем это было связано? Москва находится в точке максимального сближения Волги и Оки, что позволило ей контролировать перевал грузов из одной речной системы в другую и тем самым стать экономическим ядром Волго-Окской Руси. Действительно, после Нижнего Новгорода Волга уходит на север к Костроме и Рыбинску, а Ока – на юг к Рязани, но затем реки как бы поворачиваются друг к другу и максимально сходятся между Дубной и Коломной, чтобы потом опять разлететься: Волга – к Твери, а Ока – к Орлу.

В какой-то момент во Владимирской Руси смещается геополитическое позиционирование: княжества перестают осмыслять себя в рамках залесской дихотомии Киевской Руси и, соответственно, стремятся разместить свои центры глубже в залесье, ближе к окаймляющей Русскую равнину Волге. Залесские образования начинают воспринимать себя как общность, противопоставленную в том числе и степной южной Руси. Как следствие, периферийное сознание замещается ядерным, влекущим за собой необходимость укрепления собственной государственности в Волго-Окской нише, географическим центром которой выступает Москва. В этом контексте выглядит вполне закономерным, что первыми в состав Московского княжества вошли земли к северу и югу от ядра – в направлении речных артерий Оки (Коломна, в 1301 г., то есть буквально через четверть века после выделения отдельного Московского княжества, отобранная у Рязани) и Волги (Угличское княжество, купленное в 1328 г.).

К концу XV в. централизованное московское государство заняло почти всю Волго-Окскую нишу. Отношения между Москвой и присоединенными землями носили классический центр-периферийный характер, однако для дальнейшего расширения требовалась более сложная политико-территориальная структура.

Прекрасным примером стратегии выхода Московского княжества за пределы Волго-Окской ниши может служить история Касимовского ханства. В середине XV в. московские князья выделяют татарам часть нынешней Рязанской области для создания вассального ханства. В городе Касимове (тоже, кстати, расположенном на берегах Оки) до сих пор сохранились самые старые на территории центральной России татарские мечети, мавзолеи и кладбища. Ханство просуществовало вплоть до конца XVII в., став одной из первых русских полупериферий.

У подобной модели было по меньшей мере два преимущества. Во-первых, создание на колонизуемых землях менее централизованных территорий и их вассалитет сокращали потенциал «выхода». Во-вторых, что важнее, полупериферия становилась буферной зоной российской колонизации и создавала у других территорий привлекательный образ российского государства.

Необходимо отметить, что по мере роста страны полупериферия часто переходила в периферию. Так, после присоединения Казанского и Астраханского ханств постепенно сходит на нет полупериферийная функция Касимова.

Помимо Касимова, в роли полупериферий первой волны выступали на западе Псковская республика (вассалитет с 1348 г., автономия в 1399–1510 гг.) и Смоленское великое княжество (вассалитет в 1355–1386 гг.), на востоке Вятская (вассалитет в 1411–1485 гг.) и Югорская (вассалитет в 1483–1582 гг.) земли, марийский протекторат (1487–1521 гг.) и некоторые другие территории. В ходе второй волны колонизации в XVI–XVII вв. полупериферийными образованиями становятся: Запорожская Сечь на западе; Калмыцкое ханство (вассалитет в 1557–1724 гг.) на юге; вассальные княжества на территории современного Ханты-Мансийского АО (Кодское, Обдорское, Кондинское, Пелымское и др. в XVI в.), Сибирское ханство (вассалитет 1555–1572 гг.) и Ногайская Орда (ограниченный вассалитет в 1555–1634 гг.) на востоке.

К началу XVIII в. успешная колонизация расширяет нишу России с Волго-Окского междуречья до Великой русской равнины на границе Европы и Азии. Перед страной встает вызов – продолжение роста и переход на новые этапы развития связаны с доступом к морям. Попробуем задаться вопросом: где ближайший к Москве берег мирового океана? Это берег у впадения Невы в Балтийское море – именно там и будет основан Санкт-Петербург.

На юге, дальше от Москвы, на донских берегах у Черного моря строятся Азов и Ростов-на-Дону. Пытаясь ухватиться руками сразу за два моря – Балтийское и Черное – российская колонизация вторгается в традиционные ареалы иных культур: Швеции на севере, Османской империи на юге и Польши между ними. Окончательно оформляется структура российского государства с геополитическим центром, выдвинутым далеко на запад к европейским технологиям и рынкам сбыта, и ресурсной базой, находящейся глубоко в тылу на востоке. Для того чтобы укрепиться в новой полосе, применяется тот же метод полупериферий. Полуперифериями третьей волны станут: Финляндия (автономия в 1806–1917 гг.) на севере; Царство Польское (1815–1917 гг.) на западе; Бессарабия, Валахия и Молдавия (протекторат в 1774–1856 гг.), Абхазия (автономия в 1810–1864 гг.), Сванетия (автономия в 1812–1833 гг.) на юге; Казахское ханство (протекторат в 1740–1822 гг.), Бухарское, Хивинское и Кокандское ханства (вассалитет 1860–1870-е годы), Сахалин (совладение с Японией в 1844–1875 гг.) и некоторые другие образования на востоке. К полуперифериям Российской империи четвертой, незавершенной, волны можно отнести Туву, Северный Иран, Туркестанский край (Уйгур-Сянганский АО Китая), Монголию, Манчжурию, Ляодунский полуостров, Карскую область, Галицию, Шпицберген и др. Из-за политического кризиса начала XX в. из этих территорий в состав России войдет лишь Тува, и только в середине столетия.

Санкт-Петербург, выдвинутый далеко вглубь Балто-Черноморской системы, зоны соприкосновения западно- и восточноевропейской цивилизационных ниш, мог бы стать лидером второго европейского «пояса городов» на стыке двух культур (Кенигсберг-Калининград, Вильнюс, Варшава, Витебск, Минск, Львов, Киев и др.). Однако после распада Российской империи европоцентричный геополитический код России сменяется изоляционистским, и центростремительные процессы возвращают ядро российской государственности в Москву.

Политико-территориальная система СССР – «Советской империи» также состояла из колец периферий и полупериферий. Первое кольцо полупериферий образовывали союзные республики Прибалтики, Восточной Европы, Закавказья и Средней Азии, второе – полузависимые социалистические страны от Кубы до Вьетнама.

О схожей политико-территориальной стратегии можно говорить и применительно к современной России. В качестве полупериферий выступают Санкт-Петербург, Калининградская область, Северный Кавказ и Дальний Восток, поддерживаемые значительными государственными дотациями, а также богатый полезными ископаемыми север страны (Ямал, Югра, Якутия, Чукотка и т.д.). Особыми примерами полупиферии являются частично признанные Абхазия и Южная Осетия и непризнанное Приднестровье.

Таким образом, процесс становления и развития российской государственности можно трактовать как процесс воспроизводства полупериферий – территорий, формировавших понятие внутреннего «Другого», усиливавших привлекательность страны в зонах новой колонизации и маргинализировавших внутренние периферийные регионы. Вместо типичной структуры «центр–полупериферия–периферия» в России сложилась структура «центр–периферия–полупериферия». Наиболее глубокая периферия-I будет располагаться вокруг Москвы в Волго-Окском ядре, далее последует периферия-II в европейской части России и, наконец, периферия-III, охватывающая Урал и Сибирь. Окаймляет же структуру полупериферия Санкт-Петербург – Калининград – Кавказ – Забайкалье и Дальний Восток – Север, которые оказываются политически и экономически более связанными с центром – Москвой, чем какие-либо иные регионы.

В данном разделе географы, историки, экономисты разъясняют и иллюстрируют исторические феномены пути «из варяг в греки», освоение Сибири, освоение Кавказа, освоение Поволжья, феномен пограничного казачества, трактуют применительно к России понятия «Восток и Запад», которые рассматриваются не в географическом, а именно в цивилизационном ключе.