Политический процесс

Политический процесс представляет собой совокупность сознательных и стихийных изменений разнообразных ролей, норм, институтов и иных явлений политики, отражающих их воспроизводство / развитие / распад и обусловливающих тем самым ту или иную смену состояний политической системы и взаимоотношений государства и общества. Отражая разнообразные изменения различных черт и характеристик политических явлений (их формы, содержания, структуры, темпов и ритма эволюции и др.), осуществляемых под влиянием внешних и внутренних факторов, политический процесс — в противоположность статической категории «политика» — обозначает динамическую характеристику политики. Другими словами, именно понятие «политический процесс» раскрывает движение, динамику, эволюцию пол итических явлений, отражает все конкретные изменения их состояний во времени и про странстве. При этом не играет значения, носят ли эти изменения сознательный или стихийный характер, выражают ли они тенденции и даже законы, складывающиеся, к примеру, на основе тех или иных устойчивых зависимостей в системе власти, или же эти трансформации демонстрируют разрозненные политические практики. В то же время от характера и типа суммарных изменений зависит адаптивность политической системы к разнообразным социальным структурам, возрастает или снижается возможность власти к сознательному конструированию институтов и регулированию общественного развития. Понятие «политического процесса» не так давно вошло в арсенал научного знания и, возможно, поэтому не обрело какой-то однозначной трактовки. Так что сегодня в науке конкурируют различные трактовки и подходы к его пониманию, отличающиеся собственной логикой и методологией анализа. Причем среди этих воззрений существуют и такие, которые игнорируют специфику данного явления и отождествляет политический процесс с политикой в целом (Р. Доуз). В немалой степени с этой позицией сближаются и представления тех ученых, которые связывают характеристику данного явления с функционированием и трансформацией норм и институтов власти (С. Хантингтон). В этом плане процессуальный характер политики, по их мнению, призван прежде всего отображать деятельность институтов, формализованных структур и организаций, действующих в соответствии с присущими им нормами и правилами деятельности. Несколько иную, но в принципе близкую воззрениям институционалистов позицию занимают приверженцы структурно-функционального анализа, которые видят в политическом процессе не череду всевозможных трансформаций, а взаимодействие крупных, обусловленных строением политики образований, определяющих конкретные механизмы и способы взаимодействия акторов, а также характер их реакций на вызовы окружающей среды. В частности, Д. Истон в качестве таких структурных образований рассматривал подсистемы «входа» (включающую информацию о требованиях населения в процесс принятия государственных решений, соответствующие каналы коммуникации и социализации граждан и проч.) и «выхода» (транслирующую принятые решения в социальное пространство). В целом же такие структурные элементы раскрывают политический процесс как некую внутренне организованную матрицу связей, программирующую множественные акции и взаимодействия субъектов. Приблизительно в таком же духе рассуждают и ученые, которые трактуют процесс как сложный комплекс политических событий, определяющих характер деятельности государственных институтов и их влияние на общество (Дж. Мангейм и Р. Рич). Принципиально иную позицию занимают представители бихевиорального подхода, рассматривая в качестве основных субъектов мира политики группы и индивидов и потому оценивая политический процесс как совокупность поведенческих акций, ведущих к изменением статусов этих акторов и возможностей их влияния на власть (Ч. Мэрриам). Близки этим идеям и подходы, интерпретирующие политический процесс как форму соперничества субъектов за статусы и ресурсы власти (Р. Дарендорф), а также воззрения эволюционистов (Т. Парсонс), усматривающих специфику данного явления в постепенном переходе общества и власти от менее к более развитым своим состояниям. Сродни этим подходам и представления неомодернистов, делающих акцент не на деятельности элиты и других устойчивых компонентах политики, а на спонтанных практиках общественных движений, формах протеста, активности харизматических лидеров, роли СМИ и других динамичных конструкций. В этот класс представлений органично вписываются и идеи сторонников игровых моделей, в чьих взглядах политический процесс обретает форму состязательности субъектов, борющихся за власть и ресурсы. Близкую поведенческим теориям по духу, но более точную по описанию свойственных процессу механизмов саморазвития предложил П. Сорокин в своей фундаментальной работе «Социокультурная динамика». В ней он описал политический процесс как любой вид движения, качественных и количественных изменений политических объектов, осуществляемых в течение определенного времени и в рамках того или иного территориального пространства. Причем основные механизмы и источники этой динамики ученый связывал с социокультурными факторами (религиозными, чувственными, интегральными), выражающими устойчивые ценностные и иные субъективные установки человека. Представляется, что последняя из названных позиций наиболее точно раскрывает природу политического процесса, делая акцент не только на основных параметрах динамики политических явлений, но и на сугубо человеческих основаниях всевозможных трансформаций норм, институтов, ролей и практик в пространстве политической власти. В то же время практически единодушное признание динамического характера политического процесса означает, что его базовой единицей выступает изменение, выражающее любые модификации структуры и функций, содержания и формы, темпов и ритма трансформаций политических явлений. В свою очередь, многообразие источников и форм политических изменений предопределяет основные способы осуществления политического процесса, раскрывают направленность и характер его эволюции. В современной политической науке в качестве основных форм изменений обычно выделяют: функц ионирование (воспроизводство, репродукцию), обозначающее изменения политических явлений, которые не выводят формы поведения граждан, исполнение институтами власти своих функций или же сложившуюся политическую систему в целом за рамки своих базовых параметров и оснований (например, такие изменения выступают как простое воспроизводство того или иного соотношения политических сил в стране или же взаимодействия правящей элиты и электората, которые поддерживают достигнутую в обществе стабильность), развитие, характеризующее модификацию базовых, системных параметров политических явлений в позитивном для них направлении дальнейшей эволюции (такой тип изменений означает, к примеру, достижение политической системой таких возможностей, которые позволяют ей более адек ватно отвечать на вызовы времени, эффективнее регулировать и конструировать общественные отношения) и упадок (распад, разрушение, негативное развитие), также характеризующий трансформацию базовых параметров явлений, но предполагающей негативную перспективу их эволюции (что проявляется, к примеру, в виде падения политического режима, роспуска партии, агрессии и захвата государства внешними силами и т. д.). Как можно видеть, все названные форматы изменений политических явлений исчерпывают все принципиальные варианты эволюции их основных и второстепенных черт: от поступательного развития и совершенствования, с одной стороны, до стагнации и распада, с другой. При этом одни изменения могут фиксировать преобладание преемственности перед любыми инновациями, а другие — торжество сознательного проектирования перед традициями; одни трансформации способны оказывать влияние на судьбы государств, партий или отдельных политических деятелей, а другие предполагать лишь частичные, корректирующие линию их развития перемены. При этом качество и характер этих изменений могут быть определенным образом измерены. Так, к примеру, наличие у политической системы демократических свобод и институтов позволяет теоретикам либерального толка говорить о развитости данной формы организации власти. Для консерваторов такими определяющими развитость власти признаками выступают доминирование этических норм и традиций, ограничивающих ее применение. Для сторонников левых взглядов такими специфицирующими политическое развитие признаками выступают институты обобществления собственности и прямого народоправства. В то же время для переходных политических процессов используются иные критерии развития и упадка, которые предлагают теория катастроф, концепции модернизации, транзитологии и проч.

Понятие «политического процесса» предполагает особое теоретическое описание динамических превращений политики, акцентирующее ряд ее особых черт и параметров, не свойственных статической характеристике этого явления. Прежде всего это понимание целостности или же дискретности политического процесса. Так, многие ученые, экстраполируя на политический процесс свойства политики в целом, полагают, что действующие в обществе институты и нормы, а в какой-то мере и традиции в решающей степени обусловливают и даже частично программируют действия людей и потому предопределяют упорядоченную последовательность действий и взаимодействий в политической сфере. Тем самым и политический процесс следует полагать внутренне целостным и однородным явлением, отображающим упорядоченный характер трансформаций. Причем, поскольку люди в основном ориентируются на узаконенные и общепринятые в социуме нормы, то процесс является и изначально конвенциональным, т. е. основанным на рациональных и однородных политических требованиях и предполагающим ожидаемые действия и поведенческие реакции людей. Например, принятие государственных решений или же избирательный процесс предполагает четкое позиционирование различных органов власти и управления, права и возможности кандидатов, характер взаимодействия избирательных штабов со СМИ и т. д. Одним словом, в силу приоритетности действия институтов, норм, а также применения соответствующих им технологий, правил и процедур, регулирующих взаимодействия акторов, политический процесс обретает целостность, а динамика политической сферы — тот внутренний смысл, который позволяет уверенно прогнозировать развитие событий. В то же время оппоненты такого рода воззрений настаивают на том, что в политической сфере, где распределяются важнейшие для общества ресурсы, деятельность людей обусловлена более индивидуализированными, социокультурными мотивами, привычками, обычаями и иными представлениями, не подчиненными общесоциальным нормам и предписаниям. Понятно, что такого рода автономные и персонализированные акции трудно, а то и невозможно стандартизировать и упорядочить. Причем активность разнообразных акторов может и не коррелировать друг с другом, исключая возможность проведения согласованных действий и интеграции различных сегментов поля политики как составных частей единого целого. По мысли Г. Лассуэла и Дж. Катлина процесс отличает пересечение различных поведенческих траекторий, столкновение квантов политической энергии, исходящей от различных акторов. Поэтому кризисы, конфликты, риски и девиантное поведение — все это не аномалия, а норма, естественное для эволюции политики положение вещей. С этой точки зрения политика представляет собой многоканальный процесс, несущий в себе разнонаправленную активность людей. В своих крайних вариантах такой подход выражает уверенность в изначальной дезинтеграции не только политики, но и общества в целом, приоритета энтропии и неизбежности распада человеческой целостности. Правда, как показали Н. Пригожин и И. Стенгерс, при всей спонтанности, разупорядоченности, неустойчивости и неравновесности социального (политического) мира путем применения адаптационных механизмов взаимодействия гражданина и общества гасятся негативные последствия флуктуаций и из хаоса все же формируется определенный социальный порядок. Правда, в науке существуют, условно говоря, и синтетические позиции. К примеру, Ю. Лотман, полагает, что одни процессы носят внеличностный характер и там его участники практически лишены сознательного выбора вариантов действий. И там мобилизованный характер действий предопределяет и целостность всего политического процесса. Там же, где уровень сознания акторов более высокий, а стиль поведения более свободный (например, у харизматических лидеров), там мы сталкиваемся с органической дискретностью политического процесса. И все же, несмотря на опасности полностью дезинтеграционного взгляда на общество и политику, сказанное выше дает основания полагать, что динамика, саморазвертывание политики наполнено разнообразными внутренними разрывами и не складывается во внутренне единый и упорядоченный процесс. А учитывая тот факт, что различные акторы в основном ориентируются на нормы и цели, обусловленные их групповыми и индивидуальными целями, а варианты выбора и способы действий определяются логикой ситуации, трудно утверждать, что все эти действия согласуются с общеколлективными нормами и предписаниями, а политический процесс носит конвенциональный характер. Одним словом, множественность типов изменений и во многом стихийный характер акций и интеракций носит более масштабный характер, нежели это представляется институционалистам, и политический процесс лишен какой-то единой внутренней логики, в основном выступая как сочетание разнородных действий. Связанные с действиями многообразных сил, обладающих собственными интересами и возможностями в системе власти, множественные изменения мира политики лишены какой-то единой, объединяющей их всех внутренней логики. Иными словами, динамическое движение всегда разнонаправлено, предполагая постоянно распадающиеся инварианты политических структур (Э. Гидденс). Процесс — это равнодействующая различных траекторий множественных изменений. Стало быть, и базовой его характеристикой является не целостность, а дискретность. Не случайно Э. Гидденс писал о том, что социальные практики чем дальше, тем больше освобождаются от привязанности к локальным социальным контекстам, а ее организация простирается по всему объему пространства и времени. В последние годы именно последняя точка зрения стала активно разрабатываться применительно к оценке характера политического процесса. Так, к примеру, теория катастроф, сформулированная в 70-х гг. ХХ в. Р. Томом и В. Арнольдом на базе теории бифуркации динамических систем Пуанкаре и Андронова, обращает внимание на постоянство неустойчивого равновесия в политике, при котором, даже при малой критичности одного из параметров или его дисфункции, политическая система может перескочить в новое для себя и даже необратимое состояние. В определенной степени такого рода прогнозы подтверждает мгновенная по историческим срокам «тюльпановая революция» в Киргизии в 2005 г. Однако дискретный характер и крайняя противоречивость политического процесса не означают абсолютного господства хаоса и беспорядка. Этого не происходит, во-первых, по причине сочетания управляемых и неуправляемых изменений. Ибо, как известно, политика неразрывно связана с реализацией разнообразных идеологических проектов, реализацией доктрин, учений, конкретных целей, которые выдвигаются как правящим режимом, так и различными партиями, борющимися за корректировку или изменение правительственного курса. Причем, в своих крайних формах такая целенаправленная детерминация политических изменений воплощена в идеалистических, претендующих на творческое переустройство мира холистских проектах. Подтвержденьем тому в первую очередь является практика тоталитарных государств, в которых идеологически запрограммированная деятельность властей практически вытесняет все неконтролируемые политические изменения из социальной жизни. Однако и вне идеократических режимов деятельность органов государственного управления в той или иной степени объединяет политическое пространство и интегрирует идущие в государстве изменения. Иными словами, государственная политика правящих кругов так или иначе централизует политические изменения, объединяя их на основе целенаправленных действий органов власти и управления. Тем самым политический процесс обретает некую единую направленность и внутреннюю взаимосвязанность. Однако в большинстве случаев даже высокая упорядоченность политических изменений со стороны правящих кругов, во-первых, не в состоянии изменить дискретную природу политического процесса, а во-вторых, неспособна ликвидировать стихийные трансформации, складывающиеся под воздействием внешних и внутренних факторов. Поэтому в политическом процессе зоны регулируемых и управляемых изменений всегда сочетаются с теми сегментами политического пространства, где властвует иная, стихийная логика развития событий. В этом смысле политический процесс всегда представляет собой своеобразный «незавершенный проект», свидетельствующий о невозможности центральных органов государственного управления или иных доминирующих игроков на поле власти утвердить исключительно целенаправленную форму изменений в политических и социальных порядках. Причем в современных условиях, когда за счет имеющихся у властей ресурсов усиливается возможность реализации «преждевременных» для общества проектов (тех, что обгоняют объективные условия), это его свойство приобретает особое значение. В разных исторических условиях в качестве важнейших звеньев и механизмов сохранения целостности политического процесса могут выступать знания, экспертные системы, мобилизационные возможности государства, ценностные и институциональные факторы, внешние и внутренние связи, культурная среда. Например, современный Китай, сделав ставку на внешнеполитические гарантии своего объединения с Тайванем, демонстрирует устойчивость в рамках политических порядков типа «одна страна — две системы». В то же время в бывшей Югославии пренебрежение этническими противоречиями в 90-х гг. ХХ в. разрушили прежде единую страну. Постоянное соперничество в политическом процессе стихийных и сознательных изменений в практическом плане свидетельствует о необходимости поиска государством наиболее оптимального соотношения интеграционных и дезинтеграционных тенденций или же, говоря другими словами, обеспечения такого сочетания устойчивости и изменчивости происходящих в нем трансформаций, который придаст должный уровень целостности государству и обществу. Такая функция политического процесса активизирует проблему поиска механизмов и технологий воспроизводства упорядоченности и обновления политических отношений. В свою очередь, эта задача предполагает и постоянный поиск правящим режимом допустимых для себя пороговых значений, т. е. определения тех факторов и механизмов изменений, влияние которых способно разрушить сложившиеся политические порядки, форму союза государства и общества. Именно в рамках этих критических значений правительства, как правило, и пытаются определить возможности, позволяющие им реализовывать намеченные цели, конструировать новые связи, институты и отношения. Поскольку происходящие в политике изменения не только обладают специфическими источниками, но и ведут к соответствующим и самым различным — кратко-, средне- и долгосрочным — последствиям, то все происходящие события формируют как бы собственные цепочки развития отдельных структур, отношений, институтов и прочих элементов. При этом каждая из них предполагает оценку происходящих изменений с точки зрения различных (исторических, эпохальных и иных) временных шкал и координат. Таким образом, эти последовательно воспринимаемые изменения, по-своему связывая настоящее с прошлым и будущим, выстраивают внутри политического процесса собственную логику развития событий. Учитывая же, что каждая такая последовательность явлений может быть отображена с разных временных позиций, политический процесс можно понимать как форму переплетения различных хрональных (греч. hronos — время) полей (выраженных в наличии разнообразных систем оценки и диагностики событий). Все это демонстрирует, что все разнообразные изменения в политике, несмотря на свое своеобразие и относительную автономность, обладают своим пространственно-временным измерением. Т. е. независимо оттого, развертывается ли стихийное явление или же происходит его сознательная инициация, политический процесс предстает как совокупность определенных местосвершений, локализованных в координатах реального времени. Другими словами, дискретность политич еского процесса касается и дифференциации изменений в разных точках и временных зонах политического пространства. Так, например, российский политический процесс одновременно включает в себя и идущее в Москве обновление правительства, и осуществляемое параллельно с этим формирование органов местного самоуправления где-нибудь в Сибири, и пресечение вылазок террористов на Юге страны и все иные политические события, каждое из которых разворачивается в конкретных точках на политической карте страны. Возникая на пересечении самых разнообразных факторов, но существуя при этом в рамках реального, физического времени, эти события в своей совокупности создают чрезвычайно пеструю, но одновременно и целостную картину политического процесса. В целом дискретная стереологика политического процесса, выражающая сложное, внутренне альтернативное взаимодействие различных структур, институтов и отношений, объясняется тем, что политические изменения подчиняются разнообразным типам социального движения, которые задают и обусловливают специфические формы и способы трансформации политических явлений. Благодаря их взаимодействию, различные типы изменений то наслаиваются друг на друга, то уступают место в политическом пространстве иным формам модификации, то консервируют сложившееся положение, то ускоряют динамику превращений. Все это обусловливает крайне противоречивую и разнонаправленную природу политического процесса. Понятно, что дискретный характер политического процесса не дает возможности экстраполировать сложившиеся тенденции в трансформациях тех или иных структур, с уверенностью прогнозировать будущую деятельность институтов или отношений, а порой даже правильно оценить их социальные качества. В этом плане политическая современность становится ограниченной сама собой, а открытость и принципиальная незавершенность процесса становится его базовой характеристикой. В целом, как правило, различают линейно-поступательное (восходящее), демонстрирующее постепенное усложнение и повышение уровня организации процесса по мере перехода от простых к сложным превращениям объектов; волновое, отображающее периодически сменяющие друг друга потоки однонаправленных изменений; маятниковое, демонстрирующее возвратно-колебательный характер перемен (инверсию); спиралевидное, предполагающее последовательное усложнение и повторение (по форме) организации явлений; циклическое, фиксирующее последовательную смену (круговорот) определенных стадий и состояний явления (зарождение — созревание — расцвет — стагнация — упадок), демонстрирующий не простое повторение прошлого, а новое воплощение принципиальных конструкций, возникновение новых вариаций исторических сюжетов.

Определение типа движения дает возможность понять, существуют ли возможности обратимости идущих политических изменений или же такая обратимость является лишь кажущимся свойством динамических превращений объектов. Так, один тип движения дает возможность событиям и переменам складываться в некие тенденции, устойчивые тренды и даже закономерности, в то время как другие типы движения таких возможностей не дают. От устойчивости изменений, в свою очередь, зависит конфигурация, архитектура, структура системы политической власти, строение институционального дизайна, который отличает тот или иной тип равновесности / неравновесности перемен. В конечном счете политические системы отличает та или иная стабильность, то соотношение сил и факторов (эквилибриум), который свидетельствует о регулярности политических обменов, наличии (отсутствии) угроз для правящего режима и в конечном счете благоприятствует (не благоприятствует) функционированию и развитию власти. Другими словами, тип движения обусловливает самые общие рамки для понимания характера перемен, наличие или отсутствие конституционного порядка, перспективы структурных изменений и баланс сил, стиль взаимодействия с политической оппозицией и протестного участия. В этом смысле в науке формируются разнообразные теории, описывающие характер движения и изменений в различных сегментах политического пространства. Например, теория «прерывистого равновесия» Н. Голдриджа раскрывает тип макроэволюционных изменений в государстве в качестве сочетания длительных периодов эволюции, сменяемых кратковременными трансформациями, вспышками перемен. Другие модели дают возможность описывать сочетание различных форм участия с характером деятельности государства, его перегруженностью, слабостью (силой) элит, действием других факторов и переменных.

В этом смысле самым распространенным способом отображения политических перемен является выделение их циклов (жизненных циклов). К примеру, еще Полибий во втором веке до нашей эры выделял циклы движения государства и его перехода от становления до расцвета и упадка. Выдающийся русский мыслитель Н. Я. Данилевский в своей книге «Россия и Европа» (1869) обосновал выделение культурно-исторических типов развития стран и народов, проходящих стадии зарождения, созревания, расцвета, дряхления и гибели. Аналогичные подходы можно встретить и в работах К. Н. Леонтьева, О. Шпенглера, А. Тойнби или, к примеру, Дж. Вико, описывавшего процесс циклического развития наций (в конткексте которого каждый народ проходит этапы богов (детство), героев (юность) и людей (высшая точка развития цивилизации). Понятно, что многообразие участвующих в политике акторов дает возможность выделять (и измерять) циклы, связанные с последовательностью действий того или иного субъекта. В силу этого уместно выделять и исследовать циклы политического существования цивилизаций, этносов, государств, партий, других политических структур и институтов. В науке принято выделять даже жизненные (или вложенные в более широкий процесс целеполагания) циклы отдельных политических решений, обладающих свойственной им ритмикой формирования и реализации целей. В этой связи выделяются кратко-, средне- и долгосрочные циклы производства политических решений. В науке и иным образом определяют сроки колебаний и характер смены периодов изменений. Знание универсальных фаз и состояний дает возможность лучше понять последовательность идущих в конкретных обществах перемен, те или иные сдвиги последовательности в различных областях политического пространства. Другими словами, рамки того или иного исторического типа движений позволяют понять, какими возможностями обладает инициация и распространение (диффузия) различных преобразований, насколько эффективными могут быть насильственные или добровольные действия различных групп и индивидов. Ведь известно, к примеру, что за один и тот же срок (цикл) многие страны осуществляют различные преобразования. Например, индустриализация, перевод на рыночные принципы хозяйствования могут быть результатом естественных исторических процессов, а могут стать и результатом задуманных и осуществленных в короткое время реформ. Практическое значение такого рода результатов может быть довольно высоким. К примеру, американский ученый Ф. Клинберг обосновал выделение «исторических волн» отечественной политики, основанных на распространении различного рода ценностей (прогрессивных, космополитических, консервативных и изоляционистских). Будучи неразрывно связанным с функционированием определенных институтов и массовых настроений, чередование выделенных циклов дала возможность с успехом прогнозировать результаты общенациональных выборов (итоги электоральных циклов). Коротко говоря, при констатации дискретной природы политического процесса его самой адекватной теоретической моделью является многофакторный поток, точнее, соединение различных потоков активности, отражающих (находящиеся в параллельном, независимом и иных состояниях друг с другом) «ветви» развития различных институтов, норм и структур и создающих в итоге мозаичную архитектуру изменений в мире политики. Знаменуя собой и властное влияние различных центров, и перетекание власти от одних структур к другим, эти потоки изменений существуют как бы параллельно друг с другом, способствуя то сближению структур и институтов, то их дистанцированию, то усилению конфликтности, то нарастанию компромиссности в политическом пространстве. На практике это выражается, к примеру, в сочетании избирательных (электоральных) потоков с потоками принятия решений, потоками событий, формирующихся вокруг организующихся партий и партийных предпочтений, потоком политической социализации личности и многих других совокупностей явлений, обладающих высоким уровнем самостоятельности и самобытности. В этом плане единая организация политической власти в обществе лишь в самой общей форме дает возможность для координации усилий и действий различных акторов. В то же время при малейшем ослаблении внимания к множественным типам изменений в обществе неминуемо нарастает хаос и анархия. Таким образом, политический процесс может описываться с точки зрения своей плотности, т. е. внутренней сочлененности явлений или же, напротив, рыхлости, соединения неорганических составляющих. Еще одной точкой разногласий выступает понимание источников политического процесса. Расхождения возникают по поводу признания в качестве источника изменений либо внутренних, либо внешних причин, конфликта, консенсуса или же конфликтно-консенсусных факторов. Основанием для спора выступает и отношение к социальным и неантропогенным (биологическим, территориально-физическим) факторам политических трансформаций. К наиболее крупным теоретическим моделям объяснения источников политических изменений можно отнести марксизм, делающий упор на экономических факторах; учение М. Вебера, делающего упор на деятельность харизматического лидера; идеи Э. Дюркгейма относительно базового консенсуса, объединяющего население и интегрирующего социум и политическую систему; идеи В. Парето, усматривающего таковые в циркуляции элитарных групп; концепции Бентли и Трумэна, раскрывающих политические трансформации под углом зрения действий групповых объединений, связующих общество и государство; подход Д. Истона, объясняющего политическую динамику через взаимодействие политической системы с внешней средой через «входы» и «выходы»; воззрения Ч. Дэвиса, описывающего развитие человеческой природы как главный источник политических изменений. В последние годы весьма популярными являются идеи, раскрывающие действие источников политического процесса через технологии и механизмы «подражания», «демонстрационного эффекта», «экспорта институтов» и другие способы заимствования политическими режимами различных форм и конструкций из других социальных систем. Однако наиболее часто в качестве основного источника политических изменений в науке рассматривается конфликт (К. Боулдинг, Л. Козер, А. Бентли). Решающее значение этой причины политических превращений доказано самой практикой. Независимо от того, что политические изменения могут развиваться на основе сотрудничества, все же именно эта разновидность (и результат) конкурентного взаимодействия сторон (групп, государств, индивидов), оспаривающих друг у друга властные полномочия или ресурсы, является наиболее распространенным источником изменений поведения групп и индивидов, трансформации властных структур, развития политических процессов. И именно конфликт постоянно воспроизводится в поле политики из-за неоднородности общества, непрерывно порождая неудовлетворенность людей своим положением, различия во взглядах и иных форм несовпадения позиций. Сигнализируя обществу и властям о существую щих разногласиях, противоречиях, несовпадении позиций гражд ан, конфликты стимулируют действия, способные поставить политическую динамику под контроль, преодолеть возникшие возбуждения в политическом процессе. Поэтому дестабилизация власти и дезинтеграция общества возникают не потому, что возникают конфликты, а из-за неумения урегулировать политические противоречия, а то и просто элементарного игнорирования этих коллизий. Как справедливо считает немецкий ученый Р. Дарендорф, человеческая свобода и свобода политического выбора в частности «существует лишь в мире регулируемого конфликта». В этом смысле только отдельные разновидности политических конфликтов носят действительно разрушительный для общества и государства характер. В основном же (и прежде всего в странах с гибкой, развитой системой социального представительства интересов) выявление и урегулирование конфликтов дает возможность эффективно поддерживать целостность политического процесса, сохранять приоритет центростремительных тенденций над центробежными. Но и отмечая значение конфликта как важнейшего источника политических изменений, отметим также, что, как показала практика, даже он не может претендовать на полноценное объяснение причин политических трансформаций. Ведь чаще всего источники политических изменений носят не моно-, а мультикаузальный, т. е. сложный и комбинированный характер (внешних и внутренних, социальных и неантропогенных) взаимодействующих причин. Причем многоплановость лежащих в основе изменений так или иначе взаимосвязанных причин важна сама по себе. Точнее говоря, важно понимание характера взаимодействия разнообразных факторов, влияющих на политические явления. К примеру, при Чернобыльской катастрофе источником трагедии был не столько сам факт аварийного выброса атомной энергии, сколько многократное наложение друг на друга технических и социально-политических (дезинформация населения относительно случившегося, затягивание применения мер по кризисному регулированию, персональные ошибки руководителей и проч.) факторов. В других случаях возможно параллельное действие технических и социальных источников изменений. Важно видеть и другой аспект проблемы: наряду с действием крупных социальных факторов (экономические тенденции, соотношение политических сил, действие масштабных социальных аудиторий и проч.) едва ли не равноценную роль играют и чисто технологические причины: способы действий, технологии, поведенческие методики, психологические стереотипы, архетипы сознания и т. д. Иными словами, практика многократно демонстрировала, что мельчайшие флуктуации оказывались способными развертывать вспять масштабные тренды, изменять социально-экономические тенденции, векторы движения крупных политических сил. К примеру, убийство одного лица (эрцгерцога австрийского) спровоцировало Первую мировую войну с миллионами жертв и территориальным переделом карты Европы. Еще одним параметром политического процесса, нуждающимся в специальном выделении, является его многоуровневый характер. В частности, имеется в виду, что поскольку политика всегда организована на публичном, полутеневом и теневом уровнях осуществления политической власти, то и изменения в этом социальном пространстве также несут на себе все эти очертания. Более того, чаще всего трансформации различного рода явлений в теневой и полутеневой сферах достаточно самостоятельны и независимы от изменений, которые осуществляются в публичном пространстве. Так, например, общественность просто не информируется относительно того, как меняется состав рабочих команд тех или иных лидеров, разрушаются и создаются альянсы политиков, нарушаются одни и формируются другие договоренности в правящем классе или оппозиционных кругах. Многоуровневый характер политического процесса демонстрирует, что свойственные ему изменения распространяются не только на конвенциональные (договорные, нормативные) явления, характеризующие поведенческие акции, отношения и механизмы конкуренции за государственную власть, отвечающие принятым в обществе нормам и правилам политической игры. Наряду с этим политический процесс непременно захватывает и те изменения, которые свидетельствуют о нарушении субъектами своих функций, зафиксированных в нормативной базе, превышении ими своих полномочий, выходе за пределы ролевых обязанностей. Тем самым в содержание политического процесса попадают и изменения, которые имеют место в деятельности субъектов, не разделяющих общепринятые стандарты в отношениях с государственной властью, например, деятельность партий, находящихся на нелегальном положении, терроризм, криминальные деяния политиков в сфере власти и т. д. В этом смысле для политического процесса абсолютно равноценным характером обладают как формальные, так и неформальные нормы, как официальные, так и неофициальные институты, как институциональные, так и неинституциональные компоненты. Главное, чтобы они оказывали реальное, практическое влияние на изменения политических явлений. Поэтому, хотя его важнейшей внутренней коллизией, определяющей темпы и характер совокупных изменений, является соотнесение нормы и отклонения, все же главное состоит в том, что политический процесс сориентирован на раскрытие реально действующих факторов политических изменений в сфере государственной власти. Все эти характеристики говорят о том, что, отображая реально сложившиеся изменения, политический процесс обладает ярко выраженным ненормативным характером, свидетельствующим об отсутствии у него какой-то единой направленности и одновременно внутренней устойчивости. В этом смысле политический процесс исключает какую-либо заданность или предопределенность в развитии событий, делая акцент на практических видоизменениях явлений. Важнейшим инструментом описания политического процесса является их типологизация. В науке выделяется немало типологий политического процесса, однако важнейшими можно признать следующие: базовые и периферийные, стабильные и нестабильные (переходные), открытые и закрытые, а также различные социокультурные разновидности политических изменений. В частности, базовые политические процессы демонстрируют такой характер изменений, который отражается, по сути, на всех параметрах поля политик. К такого рода процессам можно отнести государственное управление, принятие государственных решений, политическое участие и т. д. Периферийные процессы фиксируют изменения в тех участках пространства, которые обладают локальным значением и не резонируют во всей политической системе. Например, происходящая в отдельных странах смена лидеров, правительств или тех или иных государственных институтов может сочетаться с сохранением в политическом пространстве ведущих ценностей, норм и способов отправления власти, которые сохраняют базовые, системные основания политического сообщества, той системы власти, в рамках которой могут многократно и безболезненно меняться ее разнообразные параметры. Открытые процессы отражают изменения, последствия которых не могут быть ни предсказаны, ни адекватно (даже в рамках качественных подходов) оценены. Иными словами, относительно идущих перемен невозможно сказать, приведут ли они к позитивным или негативным последствиям для государства или иного действующего актора. В то же время закрытые процессы обладают как известными альтернативами развития, так и хорошо известными и просчитываемыми последствиями. Так, к открытым процессам относятся практически все действия по принятию решений при реализации неструктурированных (отличающихся отсутствием информации о ее профильных параметрах) задач, а примером закрытого процесса может служить проектирование действий при решении рутинизированных задач, для которых уже хорошо отработана последовательность действий, имеются все необходимые ресурсы, неоднократно опробованы алгоритмы действий (уборке снега в городах). Стабильные процессы демонстрируют постоянное воспроизводство базовых, системных оснований тех или иных структур или же институтов. В свою очередь переходные процессы отличает отсутствие единых базовых оснований, повышенная альтернативность развития, более высокий уровень стихийной самоорганизации. Важнейшим параметром политического процесса являются его цивилизационные, социокультурные очертания, демонстрирующие приоритетные мотивации политического участия, характер институтов, другие условия изменений. Так, по мнению известного теоретика Л. Пая, в незападных обществах сфера политики жестко не отделена от областей общественных и личных отношений. Здесь партии склонны претендовать на выражение не только интересов, но и мировоззрения и образа жизни людей. В то же время в системе представительства много клик, а руководству политических группировок принадлежит значительная свобода в определении целей, стратегии и тактики изменений. Для этого типа политического процесса характерно также отсутствие интеграции среди участников политической игры, высокая роль харизматических лидеров, низкая связь публичного дискурса с принятием решений и др. Теоретические трактовки и описание процесса обладают существенным практическим значением. Так, сказанное выше о дискретной природе политического процесса предопределяет и целый ряд практических проблем, связанных, например, с преодолением внутренней раздробленности политического реформирования, купированием центробежных тенденций, усилением сплоченности национальных политий. В этом смысле в повседневном режиме эти задачи решаются в русле разрешения противоречий между сохранением преемственности и обеспечением сознательного, целенаправленного развития, а главное, нахождения баланса между стабильностью и нестабильностью политического процесса. По мнению многих ведущих теоретиков, именно стабильность является тем состоянием последнего, которое позволяет добиваться оптимального сочетания преемственности и инноваций, повышения управляемости общественными процессами и создания новых форм отношений и институтов. В целом в политическом процессе могут складываться стабильные, среднестабильные и крайне нестабильные режимы, у каждого из которых существуют свои возможности, резервы и ресурсы для управления обществом, способности к самосохранению и развитию. Стремясь к упрочению своего положения, каждый из этих режимов стремится к исключению из политической практики войн и вооруженных конфликтов, к адаптации правительства к социальным изменениям, уравновешенности отношений элитарных кругов, равновесию и балансу политических сил, утверждению гражданского порядка, сохранению легитимности и обеспечению надежности (эффективности) управления. При этом в качестве критериев изменений, сохраняющих стабильность, как правило, рассматриваются: срок нахождения правительства у власти, характер его опоры на представленные в законодательных органах партии, степень многопартийности, раздробленность сил в парламенте и т. д. Причем используемые для достижения стабильности средства могут располагаться в широком диапазоне: от убеждения и поощрения свободной политической активности граждан до применения насилия. Как показала практика, стабильность политического процесса предполагает, что осуществление инноваций может в основном происходить при отсутствии в обществе нелегитимного насилия, при наличии поддерживаемого властями конституционного порядка и легитимности режима; при эффективном осуществлении власти; при гибком использовании силовых средств принуждения; соблюдении традиций общества; отсутствии серьезных структурных изменений в организации власти; при наличии продуманной и эффективной правительственной стратегии; устойчивом поддержании отношений власти с оппозицией; выполнении правительством своих основных функций; наличии уровня терпимости (толерантности) населения к нестандартным идеям. В то же время культурные и политические расколы в обществе; невнимание к нуждам граждан со стороны государства; острая конкуренция партий, придерживающихся противоположных идеологических позиций; предложение обществу непривычных идей и форм организации повседневной жизни снижают уровень стабилизации политического процесса. При таких условиях инновационность политических изменений, как правило, обратно пропорциональна уровню легитимности режима, развитости политических институтов, повышению социально-экономической мобильности, темпам экономического развития, совершенствованию сети политических коммуникаций, внутриэлитарному консенсусу и прочим аналогичным факторам. Одним из наиболее распространенных факторов дестабилизации политического процесса является деятельность оппозиции, представляющая собой политический институт, существующий в целях выражения, интересов и ценностей, не представленных в деятельности правящего режима. Тем самым оппозиция выражает и консолидизирует протестную активность населения, формулирует требования, оппонирующие или корректирующие поведение властей. С одной стороны, наличие оппозиции означает принципиальную невозможность утверждения в обществе единого, монолитного отношения к выдвигаемым властью целям, окончательного разрешения всех конфликтных отношений. И в этом смысле она увеличивает источники политических изменений, формирует предпосылки развития политических систем и режимов. Без нее правящий режим утрачивает возможности к саморазвитию, стремится к окостенению власти. Благотворное влияние на политический процесс в основном могут вызывать конституционные формы критики режима, используемые зачастую как клапан для «выпускания пара». В то же время политический террор и насилие со стороны партий и движений, находящихся на нелегальном положении, в основном инициируют разрушительные для государства формы нелегального вооруженного сопротивления властям, революции, мятежи, бунты, гражданские войны. Самые значительные проблемы для режима создает непримиримая оппозиция, не признающая ценностей правительства, постоянно призывающая к пересмотру итогов выборов, не считающаяся с нормами политической игры и имеющая тенденцию к переходу к вооруженным формам протеста. Непримиримые оппозиционеры нередко отказываются от участия в выборах, используют провокации, ведут поиск союзников за рубежами страны, обращаются к международной поддержке своих требований, убеждают общество в том, что правящий режим является проводником чуждых зарубежных интересов и получил власть в результате противоправных действий При демократических системах в целях стабилизации политического процесса используется гибкая тактика по отношению к оппозиции, определяемая в зависимости от степени ее лояльности власти. Здесь активно используются технологии политического логроллинга (заключение сделок, ведение торга с конкурентами), частичного блокирования и коалиционирования (объединения) с отрядами оппозиции. Широкое распространение получают механизмы согласования интересов, образование согласительных комитетов, арбитражных комиссий парламента, проведение «круглых столов». При таком подходе оппозиция никогда не остается единой, накал противоречий снижается, а угрозы для власти уменьшаются. Уровень же стабилизации режима и интеграции общества повышается. Поиск и нахождение меры стабилизации политического процесса задает ему определенный темп, ритмику (цикличность, повторяемость) изменений. Ведь понятно, что характер взаимодействий субъектов, структур, институтов при достижении стабилизации может — в разное время — осуществляться то в виде резкой, катастрофической смены состояний власти, то ее плавных преобразований. При этом ритм отдельных политических процессов может задаваться и определенными целевыми и функциональными формами. Например, электоральный процесс формируется в связи с избирательными циклами, и потому политическая активность населения развивается здесь в соответствии с фазами выдвижения кандидатов в законодательные (исполнительные) органы, обсуждения их кандидатур, избрания и контроля за их деятельностью. Собственный ритм политическим процессам могут задавать решения правящих партий. В то же время в период качественной реформации общественных отношений решающее влияние на характер функционирования государственн ых учреждений и способы политического участия населения оказ ывают не решения высших органов управления, а отдельные политические события, изменяющие расстановку и соотнош ение политических сил (например августовский «путч» ГКЧП в 1991, апрельский референдум в 1993, кризис в октябре 1993 г.). Аналогичный «рваный» ритм способны задать политическому процессу военные перевороты, международные кризисы, стихийные бедствия и т. д. Важно и то, что будучи сориентированным на раскрытие реальных, практически сложившихся изменений в политических явлениях, политический процесс непременно включает в свое содержание и соответствующие технологии и процедуры действий. Иными словами, политический процесс демонстрирует характер изменений, который связан с деятельностью конкретного субъекта, применяющего в то или иное время и в том или ином месте привычные для него способы и приемы деятельности. Поэтому применение разных технологий решения даже однородных задач предполагает различные по характеру изменения. Таким образом, без этого технократического звена политические изменения приобретают абстрактный характер, теряя свою специфичность и конкретно-историческую оформленность.