Политическая психология

Политическая психология возникла на стыке политологии с рядом «поведенческих» дисциплин, среди которых особую роль сыграли психология и социология. В основании этой научной отрасли знания лежат наиболее значительные идеи и размышления Аристотеля, Сенеки, Макиавелли, Руссо, Гоббса, Смита, Гегеля и множества других великих мыслителей о соотношении личности и власти, природе человека в политике, воспитании хорошего гражданина, о том, каким надлежит быть правителю. Во второй половине ХIХ в. стали появляться концепции, которые можно было бы назвать непосредственными предшественниками современных политико-психологических работ. Существенное влияние на эволюцию этой отрасли знаний оказали работы по изучению представителей политической элиты, а также широких социальных масс. Одним из первых уделил внимание этой теме француз Г. Лебон, написавший «Психологию народов и масс», «Психологию толпы» и «Психологию социализма». В этот же период появились «Преступная толпа» итальянца С. Сигеле, «Социальная логика» француза Г. Тарда и ряд других работ, среди которых и «Герои и толпа» русского социолога Н. К. Михайловского. Появление на политической авансцене массы как нового субъекта было связано с развитием промышленности, ростом городов и сопровождалось серьезными социальными и политическими потрясениями, революциями, забастовками. По резко негативной оценке первых проявлений массовой политической активности, можно представить себе, как напуганы были современники этих событий. И Лебон, и Михайловский увидели в массе угрозу индивидуальности, силу, нивелирующую личность. Среди различных видов массы они в первую очередь исследовали толпу как наиболее спонтанное проявление неорганизованной активности. Вполне справедливы и сегодня те психологические характеристики, которые они обнаружили у толпы: агрессивность, истеричность, безответственность, анархичность. Однако если в работах конца прошлого — начала этого века была отмечена лишь негативная сторона массового поведения, те опасности, которые оно несет с собой, то исследователи ХХ в., напротив, уделяли внимание позитивным аспектам массовых форм политического участия в развитии демократии. Так, современные политические психологии много внимания уделяют массовым движениям (от движения за права женщин до экологических движений).

Другой темой, вызывавшей интерес у ранних политических психологов, была психология народов и рас, национальный характер. Опираясь на идеи антропологической школы Ф. Боаса и Б. Малиновского, психологи искали подходы к соединению знаний о личности с анализом более широких социальных и культурных феноменов, в частности политики. Еще одним источником формирования современной политической психологии стали идеи психоанализа. Знаменитая книга Г. Лассвела «Психопатология и политика» открывается справедливым утверждением автора: «Политология без биографии подобна таксидермии — науке о набивании чучел». Действительно, описание политического процесса без его творцов — скучно, да и неверно. Жанр политического портрета использовали авторы самых разных ориентаций. Например, в России начала века большой популярностью пользовалась книга психиатра П. И. Ковалевского «Психиатрические этюды из истории», где представлена целая галерея портретов политических деятелей от Царя Давида до Петра I, от Суворова до пророка Мохаммеда, от Жанны д’Арк до Наполеона. Именно психоаналитическое движение придало политическому портретированию широкую известность. Большой вклад в создание таких портретов внес последователь Фрейда, чикагский политический психолог Г. Лассуэл. Так, в качестве материала для анализа личностей американских политиков он использовал их медицинские карты. При этом он исходил не из того, что политики, как и другие люди, могут иметь те или иные отклонения, которые и представляют интерес для биографа. Лассуэл искал, прежде всего, скрытые бессознательные мотивы поступков политических деятелей и находил их в особенностях детского развития, в тех конфликтах, которые оставили в душе будущего политика шрамы психологических травм. Власть же является тем средством, которое компенсирует указанные травмы, что и объясняет ее притягательность.

Российская политическая психология также имеет замечательных предшественников. Особенно богато наследие конца ХIХ — начала ХХ в., когда интерес к личности, к психологическому компоненту социальных процессов был широко представлен и в политической мысли, и в философии, и в нарождавшейся социологии. Мы уже упоминали имя народника Н. К. Михайловского. Развитие этих идей можно наблюдать и в полемике марксистов с народниками, в частности в работах Г. В. Плеханова и В. И. Ленина. Следует также назвать имена П. Милюкова, который в «Очерках по истории русской культуры» прослеживает развитие российской политической культуры на протяжении всей русской истории. Пережив ужасы гражданской войны, П. Сорокин попытался осмыслить их не только как социолог, но и тонкий психолог. В начале века выходят пять маленьких томиков «Психиатрических эскизов из истории» П. И. Ковалевского, представляющие собой вполне реальную альтернативу психоаналитическим подходам к психобиографии политиков. Позже, уже в 20-е гг. вышла книга Г. Чулкова о русских императорах, где даны блестящие психологические портреты русских правителей. Отдельная страница истории политической психологии связана с психоанализом. Это направление стало быстро распространяться в России особенно после революции 1917 г. О необычайной судьбе тех, кто увлекся ставшей модной теорией З. Фрейда, можно прочесть в книге А. Эткинда «Эрос невозможного». Пожалуй, самое поразительное в истории расцвета, запрета и вновь проявившегося интереса к психоанализу уже в наши дни, это именно его связь с реальной политикой. Можно без всякого преувеличения сказать, что не будь среди увлеченных идеями психоанализа, таких политиков, как Троцкий, Каменев, Радек, судьба этой психологической школы в России была бы иной.

Существенный вклад в становление теоретико-методологического арсенала политической психологии внесли и целые научные дисциплины. Так, политическая философия внесла свой вклад в становление политической психологии, снабдив ее наиболее общими теоретическими понятиями о соотношении личности и государства, о подчинении гражданина политике (Т. Гоббс) и интересе, который лучше любого насилия управляет политическим поведением личности (А. Смит). Такие философы, как А. Тойнби и П. Сорокин, Дж. Оруэлл обогатили психоисторию как раздел политической психологии представлениями о психологических компонентах масштабных политических процессов.

Общетеоретические идеи Т. Парсонса и Р. Мертона принесли новое понимание политики как системы, в которой индивид является одним из элементов. Нередко эти метатеоретические представления специально не обсуждаются, оставаясь в имплицитной форме. Но именно эти концепты подчиняют себе исследовательские процедуры. Социология и социальная психология дали политической психологии основные методические приемы, методологию исследования. Эти дисциплины, как и политическая психология, не претендуют на широкомасштабные обобщения, оставаясь в рамках теорий среднего уровня. Такие категории, как роли, нормы, ценности, интересы, лидерство, конформизм, социализация и многие другие, описывают внутри- и межгрупповое поведение человека. Его становление в социальной среде как гражданина, политические психологи заимствовали из названных дисциплин. Политическая наука снабдила политическую психологию категориями политической системы, политического участия, политической культуры, конфликта и консенсуса, плюрализма, гегемонии, демократии и иными понятиями, описывающими политические феномены. В политической психологии они работают в том же значении, что и в политологии, наполняясь при этом собственно психологическим содержанием. В плане влияния различного рода школ и теоретических направлений еще предстоит осмыслить влияние марксизма на политическую психологию. Сегодня ясно лишь то, что господствовавший вариант марксизма (который прежде всего развивался в Советском Союзе) не слишком способствовал проявлению интереса к этой проблематике. В нашем обществоведении преобладали тенденции, которые подчеркивали определяющую роль масс в политическом процессе и одновременно недооценивали значение личностного фактора, деятельность отдельных политических групп. Господствовавшие методологические посылки делали ненужным учет психологического фактора. Добавим к этому, что реального знания о политическом сознании и поведении отдельных представителей этой массы, не было в силу отсутствия обратной связи между правящей элитой и населением. Но все же надо признать, что фундаментальные и систематические теоретические разработки по психологии политики начались в 60-е гг. в США под влиянием «поведенческого движения». Тогда при Американской психиатрической ассоциации была создана группа для изучения проблем международной политики, которая в 1970 г. переросла в Институт психиатрии и внешней политики. В 1968 г. в Американской ассоциации политических наук возник исследовательский комитет по политической психологии, а в 1979 г. на его основе было организовано Международное общество политических психологов (ISPP), ставшее издавать свой журнал «Political Psychology». И все же в целом отсчет современного этапа развития политической психологии, очевидно, следует вести с издания в 1973 г. коллективной монографии под редакцией Дж. Кнутсон, в которой подведены итоги развития этой науки и выделены важнейшие направления для дальнейшего исследования. Другой крупной вехой было появление монографии под редакцией М. Херманн в 1986 г., где был сформулирован ряд существенных подходов и принципов психологических исследований политики.

Хотя политическая психология получила действительно международное признание, однако большая часть исследователей живет и работает все же в США и Канаде. Назовем имена таких крупные ученых, как М. Херманн, К. Монро, Р. Сигел, Д. Сирс, С. Реншон, Ф. Гринстайн, А. Джордж, Р. Такер, Дж. Пост, Б. Глэд, Р. Кристи и десятки их коллег практически во всех североамериканских университетах. В Европе существуют свои давние традиции анализа политико-психологических явлений. Успешно работают в области политико-психологических исследований в Германии (А. Ашкенази, П. Шмидт, Г. Ледерер, Х.-Д. Клингеманн, Г. Мозер и др), Франции (А. Першерон, А. Дорна, С. Московиси), Великобритании (Х. Хаст, М. Биллиг, А. Сэмюэль), а также в Финляндии, Голландии, Чехии, Испании, Польше и других странах. Интерес к политической психологии наблюдается и в таких регионах, где раньше и политическая наука, и психология не имели развитых традиций, либо традиционные школы находились в отрыве от современной методологии, в частности, в Латинской Америке, Африке, Китае, Индии, Пакистане, Австралии и Новой Зеландии. Следует сказать и о прикладном использовании политической психологии. Специалисты в этой области активно привлекаются для поиска решений в конфликтных ситуациях (например, известна эффективная роль политических психологов во время Карибского кризиса, при заключении Кэмп-Дэвидской сделки между Израилем и Египтом), для подготовки политических лидеров к парламентским и президентским выборам. В России первый этап возникновения серии работ, касающихся политико-психологической проблематики, относится к началу—середине 60-х гг.. Работы Б. Ф. Поршнева, Ю. Н. Давыдова, В. Д. Парыгина, Ю. Ф. Замошкина и других социологов, историков и психологов ввели в научный оборот проблематику политической деятельности в ее человеческом измерении. В 70—80-е гг. эта проблематика перемещается на периферию научных дискуссий и общественного интереса. В то же время, оставаясь невостребованной, она не перестает развиваться в рамках отдельных отраслей знания. И все же различные работы таких ученых, как Б. Ерасов, Б. Старостин, М. Чешков, Г. Мирский, Ю. Замошкин, В. Гантман, Э. Баталов, А. Галкина, Г. Дилигенский, И. Бунин, В. Иерусалимский, а впоследствии А. Асмолов, Е. Егорова-Гантман, И. С. Кон, Д. В. Ольшанский, А. Петровский, С. Рощин, Ю. Шерковин и др. заложили основы отечественной политической психологии. Первая статья, напрямую связанная с проблематикой политической психологии, появилась в журнале «Вопросы психологии» в 1980 г.10 Сейчас в стране работают десятки исследователей, ведущих как фундаментальные, так и прикладные исследования, занимающихся одновременно аналитической и консультативной работой. В 1993 г. была основана Российская ассоциация политических психологов, которая является коллективным членом ISPP. Развитию политической психологии как особой субдисциплины сопутствовали недоумения по поводу определения ее предмета. Если западные психологические школы в основном позитивистской ориентации рассматривали свой предмет на манер естественно-научных дисциплин, то в любом ценностно-окрашенном исследовании они видели отход от канонов подлинной научности. Понятно, однако, что очистить от ценностных оснований политико-психологическое исследование, как и иные гуманитарные области, практически невозможно. И все же, несмотря на сделанное, психология политики пока еще находится на начальном этапе своего развития с характерными для этого этапа дискуссиями по ключевым вопросам. Даже название этой науки вызывает разночтения. Одни авторы предпочитают говорить о «политической психологии», другие — о «психологии политики», третьи используют название «социально-политическая психология» (Г. Г. Дилигенский). Споры о названии не несут на себе серьезной смысловой нагрузки, если не считать того, что разные авторы стоят на позициях той «материнской» науки, из которой они вышли.

Соответственно они используют по преимуществу методологическое обеспечение, которое им более привычно. В одном случае психология политики рассматривается как раздел политологии, в другом — как психологическая субдисциплина. Различны и точки зрения специалистов на объем изучаемых политико- психологических феноменов, включаемых в предмет. Так, Г. Г. Дилигенский, вслед за рядом американских политических психологов (C. Barner-Barry, R. Rosenwein) полагал, что политическая психология не должна заниматься макрополитическими процессами. Ее предмет должен трактоваться как психология политиков. Такая позиция сужает не только предметную область, но и предполагает пользование исключительно инструментарием индивидуальной психологии. Другой подход, которого придерживаются М. Херманн, Дж. Кнутсон, Х. Юлау и другие не менее авторитетные политические психологи и которые разделяем и мы, напротив, видит задачу политической психологии более широко. В предмет исследования включаются не только поведенческие и когнитивные аспекты психологии личности политиков-профессионалов, но и все многообразие групповых процессов, происходящих в политике.

Различия в трактовке предмета политической психологии во многом определяются и разным пониманием ее объекта, т. е. политики как таковой. По нашему мнению, политика как система институтов власти интересна психологу прежде всего со своей поведенческой стороны, как эта система отражается в сознании граждан в виде их мнений, отношений, настроений. С процесуальной точки зрения политика дает возможность увидеть всю динамику формирования политических взглядов граждан и профессиональных политиков, культурный и национальный контекст политической власти, становление новых политических движений, вхождение человека в политику и ряд других. Политика как совокупность определнных норм и правил конкуренции за власть предполагает описание разнообразных формальных и неформальных (групповых, индивидуальных и проч.) стандартов и привычек взаимодействия людей, стилей лидерского поведения и отношений граждан к элите и других аналогичных явлений. Политика как система ценностей, мнений, установок граждан акцентирует внимание на ее доктринальных, идеологических параметрах, состояниях массового сознания и т. д. Политика как специфическая разновидность человеческой деятельности ставит во главу угла механизмы человеческих поступков. Это и есть главный объект изучения политической науки. Ясно, что при таком подходе необходимость в привлечении психологических инструментов наиболее существенна. Иными словами, по существу в каждом из названных представлений о политике есть психологические аспекты. Однако, последнее пятое определение в наибольшей степени оказало влияние на формирование политической психологии как науки и выделило в политике как объекте исследования прежде всего человеческий компонент.

Во второй половине ХХ в. политическая психология приступила к исследованию тех психологических факторов, которые мотивируют включение человека в политику и участие в различных ее формах. Независимо от того, каким термином пользуются психологи, они различают три формы проявления человеческой активности: инстинктивную, навыки и разумную. Эта психологическая классификация форм деятельности полезна и в описании политики. Так, инстинкты представляют собой врожденные модели поведения, детерминированные биологически и задающие направление энергии активности. Хотя между психологами нет единства в вопросе о том, каковы границы действия инстинктов у человека, но общепризнано, что значительное число форм поведения имеет инстинктивной характер. Одни психологи насчитывают таких инстинктов десятки, другие доводят их число до нескольких тысяч. Набор инстинктов включает как все автоматизмы в поведении человека (от дыхания до ходьбы), так и более сложные врожденные потребности (самосохранение, продолжение рода, любознательность и множество других).

В политике мы находим проявление всех человеческих инстинктов от агрессивности до жадности и от солидарности до самосохранения. Собственно инстинктивная основа поведения в политике объясняет прежде всего направление энергии тех или иных поступков, которые далеко не всегда осознаются самим человеком. Не описывая многочисленные формы проявления инстинктов в политике, заметим, что в целом инстинкты охватывают все бессознательные, иррациональные, чувственные формы политического поведения как отдельного индивида, так и организованных групп, стихийные выступления масс. В этом контексте уместно вспомнить и о том, как уже говорилось, что внимание политических психологов издавно привлекали массовые стихийные формы политического поведения, такие как стихийные бунты, демонстрации, паника, поведение толпы. Начиная с работ французского исследователя Г. Лебона, политическая психология занимается поиском движущих сил таких типов политического действия и находит их преимущественно в иррациональных, т. е. бессознательных структурах психики человека.

Среди отечественных психологов этой проблемой особо интересовался B. М. Бехтерев, предложивший объяснение воздействия толпы на личность через механизмы внушения и образования не только индивидуальных, но и коллективных рефлексов. Ярким примером такого рода является необъяснимое на первый взгляд поведение депутатов парламента на своих заседаниях. Многие их решения были продиктованы не столько рациональным расчетом, личными или групповыми интересами, сколько взаимным заражением в ходе дискуссии. Например, во многих парламентах народные избранники нередко демонстрируют своеобразие политического поведения, доходящие порой до выяснения отношений с помощью кулаков, взаимных оскорблений и других действий, диктуемых не столько холодным расчетом, сколько эмоциями. Не случайно еще Лебон выделил парламентские собрания как отдельный вид толпы, подчиняющийся тем законам массового поведения, которые свойственны большим социальным группам в отличие от малых групп и индивидов. Впрочем, не следует думать, что сообщество других людей всегда действует лишь в сторону некоторого озверения, как это кажется на первый взгляд. Присутствие других людей, их взаимное внушение, заражение, идентификация могут приводить в политике к самым разнообразным эффектам: например, энтузиазм и сплоченность участников массовых выступлений не раз приводил к успеху многие национально-освободительные движения. Демократические преобразования стали возможны в годы перестройки в немалой степени благодаря массовым выступлениям самых разных людей, объединившихся и отождествивших себя с идеей демократии. Иными словами, мотивы, приводящие людей к участию в массовых формах политического поведения, диктуются не только их рациональными интересами, но и эмоционально окрашены, не полностью осознаны и в наибольшей степени оказывают воздействие на личность в присутствии других людей во время стихийных политических действий.

Сказанное не означает, что политическую психологию интересуют лишь бессознательные проявления человеческой психологии. Многие разделы этой дисциплины специально посвящены изучению политики как организованной деятельности, где рациональные интересы, осознанные цели претворяются в те или иные политические действия. Назовем еще одну форму поведения, изучаемую политической психологией — это навыки (т. е. результаты прижизненного научения). Говоря о политических навыках, мы имеем в виду определенные умения, которые требуются для выполнения своих ролей и функций любым участником политического процесса, а также привычки, образующиеся у граждан в определенной политической культуре, а еще стереотипы являющиеся следствием повторения определенных политических действий и упрощающие принятие решений. Другими словами, политические умения или компетентность предполагают, что гражданин знает, что он должен делать в своей политической роли и как он добивается желаемого им результата. Например, компетентность в политическом поведении становится тем более необходимой, чем более сложными являются сами формы поведения. Лидер должен быть более компетентным, чем рядовой исполнитель той или иной политической роли. Давняя дискуссия в политологии ведется по вопросу о сменяемости лидеров как об условии соблюдения принципов демократии. При этом, скажем, уход вместе с президентом всей его администрации и приход новых, менее опытных политиков приносит снижение уровня компетентности в управлении государственным организмом. Но практика показывает, что и бессменное руководство таит свои опасности, среди которых главная — это застой общества. Говоря о выработке политических навыков, следует сказать, что все политические системы заинтересованы в том, чтобы население обладало определенным их набором, для чего создаются специальные институты, отвечающие за политическое просвещение и тренировку в исполнении ряда политических ролей. Так, политические лидеры рекрутируются среди тех граждан, которые получили определенный опыт общественной и собственно политической деятельности в молодежных и иных организациях.

В ряде стран существует специальная система обучения уже избранных парламентариев. В других системах их отбирают из числа тех, кто получил предварительно знания и навыки, необходимые для законотворческой деятельности. Не случайно среди парламентариев много юристов, людей со степенями в области политических наук. Еще одна форма политического поведения — это разумные действия. Одним из критериев разумности может быть эффективность (сравнение цели с результатом). Другим — степень осознанности политических действий. Третьим — соответствие высшим ценностям, поставленным во главу угла проводимой политики. Но как бы ни оценивать эту форму политического поведения, главной ее характеристикой, отличающей ее от двух предыдущих, является выраженное целеполагание. Чтобы обеспечить политике целенаправленный характер, объединяющий разных ее участников, применяются различные средства. В первую очередь эту задачу решают всевозможные программы, идеологические схемы, доктрины, концепции конкретных политических акций, кампаний. Особое значение для политического поведения отдельного человека и партий играют идеологии как концентрированное и систематизированное выражение целей и ценностей в политике. Понятно, однако, что поведение никогда полностью не совпадает с обозначенными в доктринах целями и ценностями: последние служат для человека лишь своего рода путеводителем. Исследования массового политического поведения показывают, что только незначительное число людей в разных странах и политических системах руководствуются в своем поведении идеологическими соображениями16. Конечно, реальное поведение включает все три формы. Разделить осознанные и бессознательные элементы в поведении не всегда представляется возможным. Однако, помимо дилеммы сознательное — бессознательное в структуре политического поведения содержится и ряд конкретных психологических элементов, учет которых делает его анализ более точным и детальным. Чтобы более предметно представить себе, чем занимается политическая психология, рассмотрим некоторые политические феномены, которые привлекают особенно пристальное внимание исследователей. Одним из таких феноменов является национализм.

Его изучение ведется достаточно давно. Политические психологи, начиная с известной работы Т. Адорно и его соавторов установили, что националистические установки входят в качестве составляющей в более общий психологический феномен, названный ими «авторитарной личностью». Они показали, что это явление имеет не только социальные корни, но и подчиняется определенным психологическим закономерностям, в частности, установили зависимость между типом воспитания в семье и проявлениями авторитарности. Однако ни национализм, ни авторитаризм не относятся к числу феноменов, с которыми человечество простилось навсегда, в силу того, что в их основе лежат некоторые фундаментальные психологические механизмы, которые вновь и вновь приводят к возникновению этих феноменов, как только политическая ситуация становится для этого благоприятной. Изучение этих явлений показывает, что политики, стремящиеся найти выход из замкнутого круга этнических конфликтов, военных столкновений и нетерпимости в отношении другого народа, не могут оперировать только объективными политическими инструментами и не учитывать то, как один народ в данный момент воспринимает другой и как это сиюминутное восприятие накладывается на традицию политической культуры. Другой проблемой, над которой работают современные политические психологи является насилие и агрессия в политике. Появилась целая отрасль знаний, получившая название вайленсологии (от английского violence — насилие), которая изучает природу человеческой агрессивности вообще и ее политические проявления в частности.

 Среди ученых нет единодушия в понимании природы насилия в человеческом обществе. Одни авторы убеждены в том, что агрессия — это естественная реакция индивида на фрустрацию и природно необходима человеку. Следовательно, избежать ее нельзя, хотя можно найти безопасные для самого человека и его окружающих каналы отвода агрессии (например — спорт). Другие авторы делают акцент на роли воспитания в проявлении насилия и агрессии. Насилие в политических процессах встречается в самых разных формах. Есть государственное насилие в отношении тех граждан, которые не выполняют правовых норм. Такое насилие узаконено, как и насилие в ответ на агрессию одного государства в адрес другого. Международное право признает правомерность использования силы, в том числе и военной для защиты территориальной целостности страны. Закон признает и право индивида на применение насилия в рамках достаточной самообороны. Однако, следует со всей определенностью сказать о тех последствиях для человека, который применял даже узаконенное насилие, не говоря уже о тех, кто стал жертвой насилия во время войн, вооруженных конфликтов и периодов разгула криминального насилия. С человеком происходят серьезные психологические трансформации, меняющие его отношение к самому себе и другим людям. Например, американские солдаты, прошедшие через войну во Вьетнаме, как и советские люди, воевавшие в Афганистане или русские, воюющие в Чечне, прошли через испытания жестокостью, не получили достаточной нравственной поддержки легитимизации своих действий со стороны общества. Сейчас без специальных мер по их психологической реабилитации, эти люди сами не могут адаптироваться к невоенной реальности: они нуждаются в помощи профессиональных психологов. Общество, не осознающее этого, рискует получить взрыв насилия, становящегося нормой повседневной жизни.

Еще один популярный в среде политических психологов феномен — политический конформизм. Если человек идет голосовать на выборы не в силу собственной убежденности в достоинствах того или иного кандидата, а потому, что так проголосовал его знакомый или родственник, он поступает как политический конформист. Конформизм определяется в социальной психологии как поведение индивида в ситуации давления на него группы. При этом не всегда такое психологическое давление осознается. Исследования проблемы политического конформизма показали, что есть определенные объективные и субъективные условия, при которых конформизм расцветает. Например, если выборы проходят под дулами автоматов, то трудно рассчитывать на то, что волеизъявление будет свободным от давления. Однако, хорошо известно, что участие в выборах в нашей стране в последние предперестроечные годы проходили не в условиях репрессий, но тем не менее в силу политического конформизма голосовали «за» практически безальтернативного кандидата свыше 90 % избирателей. Проявления политического конформизма встречаются в политической жизни партий и организаций, движений и групп, давление которых на своих членов осознается ими в той или иной степени. Авторитарный климат, несомненно, способствует развитию политического конформизма, между тем, как демократический — способствует тому, что личность вырабатывает независимое мнение по политическим вопросам и не боится высказать свое несогласие с группой. Однако при всем различии стилей, климата, царящего в политической организации, необходимо иметь в виду, что конформизм — встречается и в самых демократических и прогрессивных из них.

Остановимся еще на одном политико-психологическом феномене: восприятии партнерами друг друга. Особая важность этого явления заметна на международном уровне. Американский политический психолог Роберт Джарвис показал в своих работах, что многие национальные лидеры не замечают угрозу своей стране на международной арене в силу того, что их внимание сфокусировано на проблемах внутриполитической борьбы. Другой причиной неверного восприятия своих международных партнеров и последующих ошибок политиков является искажение их образа стереотипами, действие которых усиливается состоянием стресса. Руководители государства должны быстро отреагировать на ситуацию, в силу чего стресс усиливается. Одним из классических примеров является Кубинский кризис, в ходе которого Кеннеди и Хрущев чуть не довели дело до мировой войны. Причиной того, что они пошли на прямую конфронтацию, были неверные представления о возможных действиях друг друга. Риск был усилен феноменом группового мышления. Советники каждого из вождей по отдельности давали более осторожные рекомендации. Собравшись в группу они пришли к гораздо более рискованным выводам. Верно или неверно могут воспринимать друг друга не только профессиональные политики, но и политические блоки, регионы и даже целые народы. Они могут не видеть реальной международной опасности и, напротив, видеть ее там, где она не существует. Политические имиджи как государства, так его лидеров могут отвечать реальности или быть иллюзорными. Проблема заключается в том, что они серьезно влияют на политическое поведение и становятся неотъемлемой частью политического процесса в современном мире. Еще одним популярным среди политических психологов сюжетом является изучения ролей (понимаемых как набор прав и обязанностей, как статус, реальные функции, связанные с местом личности в политической системе).

Среди множества важных и интересных положений в этой области можно обратить внимание на результаты исследований Н. Ная и С. Вербы, пришедших к выводу, что разные формы политических ролей привлекают исполнителей с различным психологическим складом и разными ориентациями. Очень высок интерес и к процессам политической социализации, переводу требований системы в структуру личности, интериоризацию ее ключевых политико-культурных элементов.. В данной связи основной интерес вызывают не только воспроизводство институтов и преемственность важнейших политических ценностей, но и особенности прихода в политику молодых поколений, механизмы включения человека в политическую систему, способы рекрутирования новых участников, освоения ими официальных ценностей, особенности социализации в рамках отдельных политических организаций и партий. Второй блок проблем связан здесь с изучением особенностей политической социализации на микроуровне — уровне малых групп и личности, что предполагает изучение локальных условий созревания человеческой личности в конкретной семье, ближайшем окружении. Видимо, базовым направлением в развитии предметной сферы политической психологии является изучение психологии личности. Это направление обогатило политическую психологию такими категориями, как «поведение», «потребности», «мотивация», «когнитивные структуры», «стиль мышления», «стиль принятия решений», «стиль межличностных отношений» и др. Те направления, которые базируются на психоаналитических подходах (например, психобиографическое), используют такие категории, как «защитные механизмы», «авторитарное подчинение», «операциональный код» и др.

Исследователи, стоящие на позициях когнитивной парадигмы, предпочитают говорить о «менталитете», о «когнитивных картах личности политиков» и их «стиле политического мышления», о «семантическом пространстве». Последователи А. Маслоу и К. Роджерса в политической психологии оперируют понятиями «мотивов», «потребностей», «ценностей». Приверженцы бихевиоризма рассматривают поведение человека в политике сквозь призму «наказания», «поощрения», «цены», «обмена», «стимула» и пр. Проиллюстрируем сказанное использованием в политической психологии категории потребности. Трудно себе представить, чтобы политика порождала у человека какие-то специфические потребности, если не считать навязчивого стремления стать депутатом, министром или президентом, которое, подобно заразному заболеванию, распространилось среди отечественных политиков. В политике действуют обычные человеческие потребности, среди которых можно встретить и любопытство, и стремление к свободе, и необходимость удовлетворить голод и иные материальные нужды.

Еще один психологический термин, воспринятый политической психологией и описывающий способ мышления, — это когнитивный стиль. Среди характеристик когнитивного стиля политические психологи выделяют такие, как понятийная сложность или простота, доверие или недоверие к партнеру, инструментальный акцент (ориентация на дело). Так для одних людей свойственно восприятие политики в черно-белых тонах, а для других — большая понятийная сложность, большее разнообразие оттенков в политических позициях. Первый тип когнитивного стиля — с низкой интегративной сложностью обычно отличает людей негибких, догматичных, невосприимчивых к новому. Ряд исследователей установили связь такого когнитивного стиля с конкретными политическими ориентациями. Так, было доказано, что низкая понятийная сложность чаще встречается у право-консервативных, чем у либеральных политиков и их сторонников. Вообще радикалы и справа и слева более склонны делить людей на «наших» и «ненаших».

Еще одно понятие, (чаще) применяемое к политическому сознанию лидеров — операциональный код. Н. Лейтес, А. Джордж и С. Уолкер используют этот термин для обозначения «ответов» политиков на ряд философских (стратегических) и инструментальных (тактических) ответов в политике. Например, в мышлении политика содержатся некоторые устойчивые представления о природе политики, о перспективах реализации их политических ожиданий, о возможности контроля над историческими событиями и т. п. Понятие операционального кода является связкой между политическим сознанием и поведением. На основании вербальных проявлений политического сознания политический психолог может реконструировать и поведенческие характеристики личности. О тех или иных компонентах операционального кода мы можем судить по выражениям в речи политика чувств, оценок, прямых апелляций к аудитории. Много могут сказать о ключевых представлениях операционного кода усиливающие наречия и риторические вопросы, отрицания, определения и другие вербальные формы проялвения указанного элемента политического сознания.

Политические психологи, изучающие процессы политического участия, пришли к выводу, что объективные показатели политического участия необходимо дополнить психологическими показателями, среди которых они особо выделили восприятие индивидом своего участия, чувство вовлеченности в политику, а также мотивацию участия. При наложении этих субъективных аспектов участия на разые типы и формы активности в политике получаются интересные классификации, дающие более объемное представление о политическом поведении. Исследования с использованием этих показателей обнаружили, например, что неактивные граждане, которые практически не вовлечены ни в какие действия, — и психологически не имеют чувства вовлеченности или ощущения личного контроля над событиями. Напротив, активисты, участвующие во всех видах деятельности, имеют определенные навыки и психологически вовлечены в происходящие процессы. Так, английские политологи, интересовавшиеся политическим поведением своих соотечественников, обнаружили, что среди тех, кто участвует в движениях за мир и в экологических, женских и иных «новых» движениях, большой процент составляют люди из истеблишмента, одновременно входящие во всевозможные партии (в том числе и в правящую), правительственные комиссии и другие традиционные формы политической жизни. «Только голосующие», как правило, не участвуют больше ни в каких других видах деятельности (сюда входит большинство взрослых британцев, предпочитающих эту самую простую форму поведения).

Практическая психологическая вовлеченность в политику имеет разный смысл в каждой из политических культур. Например, в западных политических культурах членство в партиях воспринимается индивидом без обязательной «погруженности» в дела партии. Освоение этой роли происходит достаточно просто. Человек может быть активным или пассивным, посещать собрания, слушать радио или читать специальную литературу. Психологически, по своим интересам, ориентациям, насыщенности политическими контактами он мало чем отличается от более пассивной части населения. Его интерес к политике и знания о ней а также социальный статус лишь незначительно выше, чем у других групп населения. Несколько слов о методах, применяемых в политико-психологических исследованиях. В целом надо сказать, что в современной политической психологии царят методологическая терпимость и плюрализм. В конкретных исследованиях в равной степени представлены психологические тесты и социологические опросы, метод экспертной оценки и психолингвистический анализ. Это связано как с отсутствием общепризнанных теоретических схем, так и с междисциплинарным характером исследований, в которых приходится соединять подходы нескольких дисциплин к сложному и многоуровневому объекту — поведению человека в политике. В основном методы конкретного исследования диктует объект изучения. Так, различные феномены массового политического поведения требуют таких методов, как анализ статистических данных, проведение массовых опросов с последующей математической обработкой больших массивов данных, проведения фокусированных интервью и метода фокус-групп. Так, подготовка предвыборных кампаний в последние годы породила широкий спрос на составление так называемого паспорта избирательного округа. Политические психологи проводят анализ статистических данных жителей конкретного избирательного округа с последующим описанием основных психологических и социальных типов избирателя. Сегодня в арсенале политических психологов появились и специальные методики для исследования динамики массовых политических ориентаций, основанные на применении компьютерных средств обработки больших массивов данных. Так, один из самых дорогостоящих проектов под руководством Р. Инглхарта и П. Абрамсона ставит своей задачей анализ динамики политических ценностей в 49 странах мира с разными типами политических систем.

Хотя исследование различных форм массового поведения по своей технике ближе всего к социологическим методам, но их содержание диктует применение таких методик, которые адекватны изучаемым психологическим феноменам. Отсюда и выбор таких исследовательских процедур, как проективные методики (например, метод неоконченных предложений), метод ассоциаций и др. Указанные подходы дают хорошие результаты при изучении электорального поведения, массовых политических ориентаций, ценностей политической культуры. Но эти политико-психологические феномены поддаются анализу и с использованием иных методов. Так, например, психобиографические подходы позволяют не только выяснить влияние отдельных личностных характеристик политиков на конкретные события, но и видеть в отдельном политике модель определенного типа политической культуры. Так, в работе Бетти Глэд об американском политике Ч. Хьюзе показано, что он был лишь выразителем господствующего в американской элите после Первой мировой войны изоляционистского настроения. Изучение феноменов политического мышления и политического сознания ведется в политической психологии преимущественно методами социальной психологии, причем в основном ее когнитивистского направления. Прежде всего, объектом исследования становятся различные тексты, которые обрабатываются с помощью контент-анализа различных модификаций. Среди изучаемых компонентов политического мышления выделяются убеждения, понятийная сложность, методы достижения целей и некоторые другие особенности, прежде всего, спонтанные (не написанные заранее) тексты, проанализированные через их сопоставление с аналогичными количественными характеристиками 148 высших политических руководителей из разных стран, культур и периодов. Другим методом, используемым для изучения политического менталитета тех групп, которые имеют артикулированные политические ценности, является метод построения их семантического пространства. Так, российский психолог В. Петренко проанализировал политические штампы и клише в лексике новых российских партий. Материалом анализа послужили речи известных политиков, партийные документы. Данные этого исследования позволили построить многомерную типологию сознания политических активистов. Весьма популярным методом выступает и описание психологических профилей представителей политических профессий. Одним из зачинателей такой методики был уже упоминавшийся Г. Лассуэл, который в одной из первых политико-психологических работ материалом для изучения политиков стали их медицинские карты в одном из элитарных санаториев, где их лечили от неврозов, алкоголизма и т. п.

 Современные политические психоаналитики продолжают традицию качественного изучения личности политиков. Наряду с этим в политической психологии широко используются психологические тесты при непосредственном исследовании политиков, а также многочисленные методы дистанционного анализа в случае, когда объект недоступен исследователю. В таких случаях изучаются не только тексты их выступлений, но и видеозаписи, мемуары о них и другие прямые и косвенные источники данных о личности в политике. Нередко используется и метод экспертных оценок, который позволяет оценить отдельные качества личности, дать прогноз ее поведения. В арсенале исследовательских процедур политической психологии постоянное место занимает и метод эксперимента. Чаще проводится лабораторный, но используется и естественный эксперимент. Так, в результате экспериментальной проверки получили подтверждения важные теоретические положения о закономерностях поведения человека в политике. Тверски и Канеман доказали, что человеку свойственно избегать высокой степе.

 Знаменитые опыты Милгрэма показали, что в случае, когда есть некий «научный» авторитет в лице экспериментатора, испытуемые готовы пойти даже на ненужную в условиях эксперимента жестокость, снимая с себя ответственность за результат своих поступков. Недавние эксперименты Ласка и Джадда выявили склонность экспертов давать более крайние оценки кандидатов, чем это делают непрофессионалы. Обычные граждане, оценивая политиков, руководствуются не столько знаниями о том, что и как те сделали в политике, а исключительно впечатлениями, полученными накануне выборов. Следует отметить, что помимо собственно исследовательских процедур, в политической психологии используется и широкий набор методов коррекционного воздействия на политическое поведение, сознание и бессознательные структуры личности. Практика политического консультирования включает психодиагностику политического деятеля, анализ и коррекцию его публичного имиджа, разработку стратегии его взаимоотношений как с широкой публикой, так и с собственными единомышленниками и аппаратом. Такая работа политического психолога предполагает использование методов тренинга, участие в деятельности по паблик рилейшнз, разработку рекомендаций по эффективной политической коммуникации. И в заключение нельзя не сказать об области деятельности профессионального политического психолога. В этом плане следует отметить, что международное сообщество (ISPP) разработало и предложило своим индивидуальным членам специальный этический кодекс, регламентирующий ряд действий специалистов в этой области. Так же как психолог, врач или специалист по организации, политический психолог, занимающийся исследованиями или консультированием, имеет дело с достаточно взрывоопасной информацией. Так, политический консультант не считает себя вправе не только публично обсуждать данные, касающиеся своих клиентов, но даже не раскрывает его имени без разрешения последнего. Существует опасность нанести урон репутации того или иного человека, даже если обсуждение имеет профессиональный характер в научном журнале. Профессиональная община заинтересована, чтобы ее представители четко отделяли свою научную деятельность от участия в практической политике.