Политическая оппозиция

Термин «оппозиция» давно вошел в наш обиход и содержит как широкое, так и узкое толкование. В переводе с латинского слово «оппозиция» означает противопоставление, противодействие, сопротивление и в широком смысле представляет собой борьбу против какой-либо господствующей воли; ту или иную группу или группы людей, которые ведут эту борьбу. Объектом оппозиции могут быть господствующие в обществе религиозные, философские, политические, литературные и всякие другие идеи. В узком смысле суть политической оппозиции выводится из тезиса, что во всяком государстве есть силы, недовольные господствующим направлением правительственной деятельности. Они составляют оппозицию действующей власти, существующему режиму. В одной из крупнейших российских энциклопедий XIX в., созданных Ф. А. Брокгазуом и И. А. Ефроном, недвусмысленно говорилось, что в государствах деспотических оппозиция не допускается. В конституционных государствах основной закон страны отмежевывает оппозиции известную область, в пределах которой она может действовать свободно, даже под охраной государственных властей. Ей предоставлено право свободной критики правительственных мероприятий в печати, в представительных собраниях, на народных митингах и т. д., но вместе с тем всякое неисполнение требований закона, всякое противодействие правительству, выходящее за указанные законом пределы, призыв или подстрекательство к нему преследуются или подвергаются каре. Легализованная таким образом оппозиция приняла совершенно новые для государств формы. Центром ее деятельности, во-первых, стали парламенты, а во-вторых, печать. Все члены парламента, противодействующие политике правительства, стоят в оппозиции в наиболее часто употребляемом ныне смысле этого слова. Вся периодическая печать, более или менее враждебно критикующая деятельность правительства, называется оппозиционной печатью.

По распространенному в конце ХIХ в. в западноевропейских государствах убеждению такого рода оппозиция не только не вредна, но и является необходимым условием мирного, здорового прогресса, хотя, конечно, иногда может тормозить самые благие начинания, дискредитировать наиболее прогрессивные или благонамеренные правительства. В это время в России оппозиционные партии только формировались, парламента не было, а оппозиционные настроения преследовались. Оппозиционные партии пришли в первую российскую Государственную думу только в 1906 году де-факто и повторили этот путь только в последней декаде уходящего века. Есть немало различных подходов к определению понятия «оппозиция» в современной России. С точки зрения одних, политическая оппозиция есть способ противопоставления одних политических взглядов, идей, действий другим политическим взглядам, действиям. Вторые полагают, что дело не только в противопоставлении одной политики другой, но и в выступлении против господствующего мнения, политического курса или позиции большинства. Третьи считают, что политическая оппозиция — это партии и движения, которые действуют организованно (легально или нелегально), стремятся взять власть из рук правящей группы и передать ее другой политической силе4. Развернутое определение политической оппозиции дает автор одной из первых монографий, посвященных оппозиции в постсоветской России и один из ее участников Г. В. Саенко: «В самом общем виде она может быть определена как политически организованная часть общества, совокупность политических партий, движений и организаций, выражающих интересы тех его социальных групп и слоев, которые выступают полностью или частично против политико-экономического курса, осуществляемого правящей партией или политическим режимом в целом, отстранены в той или иной мере от возможностей участвовать в выработке важных для общества решений и стремящихся к реализации интересов «своей» социальной базы путем завоевания государственной власти или участия в ней». Логика этих рассуждений проста: если власть сосредоточивает в руках одних политических акторов право иметь высокий статус в обществе, формулировать и утверждать определенные ценности, свободно распоряжаться общественными благами и ресурсами, то оппозиция — это такие политические акторы, которые ущемлены в подобных правах и добиваются их перераспределения в свою пользу, стремясь прийти к власти. Иными словами, в основе отношения оппозиции к власти лежит конфликт и противодействие господствующей воле, силе и желание оппозиции самой стать этой силой, чтобы изменить социальный порядок в обществе.

Это традиционное представление об оппозиции соответствует взглядам К. Маркса, М. Вебера, В. И. Ленина на характер отношений в обществе. Но поскольку с тех пор, как была сформулирована «силовая» концепция власти, мир шагнул из индустриальной эпохи в эпоху постиндустриальную, канализировав, переведя классовую борьбу в институт социального партнерства, а демократия охватила широкий круг стран, сделав ставку на институт выборов, информационно-коммуникационные технологии, то и представления о сути власти и оппозиции и об их отношениях несколько изменились. С одной стороны, определение «политической оппозиции» стало носить не только инструментальный характер как машины для захвата власти, но и ценностно-правовой. В Энциклопедии мировой политики четко сформулировано: «Свобода оппозиции существующему правительству — фундаментальное право для демократии… и является признанием того факта, что оппозиция так же законна и существенна для государства, как и правительство»6. «В специальном политическом смысле, — написано в “Словаре социальных наук”, — термин “оппозиция” означает сплоченную группу людей, действующих совместно и способных представить себя электорату в качестве альтернативного правительства с альтернативной политикой»7. Несколько непривычный для нас — коммуникационный взгляд на власть и соответственно — на оппозицию содержится в критической теории немецких неомарксистов XX в. Х. Арендт и Ю. Хабермаса. Власть как легитимное образование может быть выведена только из признания общественностью, возникая в момент коммуникации. Их позиция отличается от марксовско-веберовской тем, что не сила, заставляет общество подчиниться власти, а генетически свойственная человеку необходимость общения, понимания и возможность проявления собственной воли через свободный выбор. Демократически избранный представитель должен поддерживать основу своей власти в постоянных общественных дискуссиях и в контакте со своими товарищами по политическим убеждениям считала, — Ханна Арендт. Общественное мнение является хоть и труднодоступной, но неотъемлемой основой власти, которая не сегодня, так завтра может быть утрачена. Убедительным примером этого тезиса является судьба КПСС, которая, обладая большим человеческим потенциалом, средствами массовой информации (даже в отсутствии 6-й статьи Конституции СССР о ее особой роли, которая была отменена в 1990 г.), тем не менее не могла справиться с кризисом общественного мнения и защитить себя в 1991 г. Власть в лице генерального секретаря партии М. С. Горбачева не могла отменить указ Б. Н. Ельцина о запрете КПСС, верхушка которой скомпрометировала себя в событиях, связанных с ГКЧП, не могла призвать армию, милицию встать на защиту этого политического института. Коммуникационный подход к власти и оппозиции как альтернативной власти был по-своему сформулирован в генетическом структурализме П. Бурдье, в поструктурализме у М. Фуко, в теории самореферентных систем Н. Лумана. Если суммировать их подходы, то власть возникает из коммуникации и благодаря ей. Она есть результат общения и выбора гражданами тех или иных альтернатив, предложенных властвующей группой. Концепция власти Пьера Бурдье заставляет по-иному взглянуть на роль оппозиции в обществе. Он ввел в научный оборот понятие «габитуса» или системы приобретенных схем восприятия и оценивания, сложившейся на практике и позволяющей обеспечивать взаимную коммуникацию в обществе. Достаточно сформировать у индивидов представление об определенном порядке вещей в обществе, как люди начинают воспринимать мир «как само собой разумеющееся», т. е. таким, каким он «есть» в глазах управляющей группы. Из всех видов скрытого внушения Бурдье считает самым беспощадным такое, которое осуществляется просто через «порядок вещей».

На этом основании он вводит понятия символического капитала, символического насилия и символической власти. В этом случае задача оппозиции состоит в том, чтобы развенчать устоявшиеся схемы восприятия и оценивания сложившейся ситуации. Постструктуралистская критика Мишелем Фуко традиционной модели власти как структурного насилия также дает возможность взглянуть на власть как на отношения выбора нескольких вариантов поведения, реакций и действий, ведь «рабство не есть властное отношение, поскольку человек находится в цепях». Власть, по его мнению, не аппарат чиновников, не государство и не органы государственного управления, это результат отношений, отношений противостояния властвующих и подвластных, а, значит, властные отношения всегда обратимы. Отсюда взгляд на оппозицию, как на критику технологий нормализации отношений. Власть не лишает подвластного права выбора, также считает Никлас Луман, она только сужает его перспективы, производит символическую генерализацию его действий. Общество для него является примером самовоспроизводящейся (аутопойетической8) и самореферентной системы. Управляет процессом передачи результатов селекции код генерализированных символов через коммуникацию. Процесс властвования — это процесс постоянного перехода от производства неопределенности к ее устранению. Власть предлагает результаты предпринятого ею отбора и благодаря этому обладает способностью оказывать влияние на селекцию действий (или бездействия) подчиненных перед лицом других возможностей. Таким образом, если с точки зрения коммуникативного подхода власть стремится к монополии на отбор альтернатив, обладанию правом на первоочередную номинацию, определение повестки дня дискурса, то оппозиция пытается ограничить ее в этом, оспаривая монополию, вступая с ней в политический дискурс.

В центре современной демократической власти стоит вопрос о сущности и характере политической коммуникации в обществе. Исходя из коммуникационного, «отношенческого» взгляда на политическую власть и оппозицию, который гораздо полнее охватывает весь спектр отношений в обществе, чем просто структурное насилие, можно определить власть как результат выбора, который делает большинство в обществе на основе предложенных управляющей группой альтернатив смысловых политических кодов, по итогам постоянно проходящего политического дискурса. Политическая оппозиция является альтернативной властью со своим набором смысловых политических кодов, выбранных в данный момент меньшинством в обществе, чьи интересы представлены или не представлены в парламенте. Как только ее смысловые коды выбираются большинством в обществе, она превращается во власть и тут же становится уязвимой для критики меньшинства. Властно-оппозиционные отношения — это отношения коммуникации и контркоммуникации. Поскольку в любом обществе власть утверждается вопреки сопротивлению, то чем больше сопротивление, тем изворотливее, хитрее в своих коммуникациях власть. Оппозицию можно назвать инструментом ограничения и совершенствования коммуникации политической власти, разоблачения в ней лжи и неточностей. В этом случае в качестве основной формы взаимодействия между ними становится политический дискурс, широко транслируемый СМИ. Политический дискурс власти и оппозиции можно определить как вербальный и невербальный обмен ими обоснованными и, как правило, противоположными смыслами, позициями, взглядами в соответствии с их убеждениями и определенными правилами и процедурами с целью принятия важных политических решений по социально-значимым проблемам. В итоге политического дискурса

власти и оппозиции решаются две существенные задачи: проводится свободная, добровольная, без принуждения экспертиза текущего политического курса и возникших проблем; конструируются пути и способы их разрешения, альтернативные проекты будущего развития страны. Специфическими формами политического дискурса власти и оппозиции являются конфликтный дискурс (дебаты, споры, критическое обсуждение (двусторонняя критика) и дискурс согласований (переговоры, «круглые столы», пакты). Конфликтный дискурс сужает и упрощает поле сознания спорящих, направлен на обнаружение различий в позициях, позволяя найти предмет рассогласования интересов. Однако бесконечная пролонгация конфликтного дискурса ведет к деструктивным последствиям. Дискурс согласований расширяет поле сознания, направлен на поиск общих интересов и сближение позиций. Однако он невозможен без конфликтного дискурса. Полноценность политического дискурса определяется наличием и «анализа» и «синтеза», т. е. присутствием двух этих форм дискурсии. Полноценный политический дискурс власти и оппозиции позволяет сохранять социум как единое целое, поскольку их диалог выявляет, легитимирует и психологически примиряет различные социальные интересы и потребности, «публикуя» тем самым идею существования «мира миров» или «не единого единства мира», его «разноразность» по М. Гефтеру. Неучет, игнорирование властью интересов больших социальных групп чревато нестабильностью в обществе и такими формами неконвенционального участия оппозиции в политической жизни как бунты, восстания, революции, терроризм, что отчасти продемонстрировали действия оппозиции на постсоветстком пространстве в Грузии, Украине, Киргизии, Узбекистане. Арбитром в политическом дискурсе власти и оппозиции становится электорат. Цена победы в политическом дискурсе — приход к власти.

Сердцевиной оппозиции как организации являются критика существующей политики, режима и протест. Другие сущностные и устойчивые ее признаки: инакомыслие и инакодействие целенаправленного характера, декларируемая позиция объединения людей (оппозиционно настроенные люди обычно разрабатывают свои программы, платформы, формируют требования к комплексу условий, необходимых для гражданской жизни; оппозиционное объединение людей, основывающееся на взаимопонимании и сближении взглядов, которое стремится перейти от конфиденциальности начального этапа (выработка общих платформ) к публичной артикуляции своих интересов, ибо без открыто заявленной позиции невозможно собирание сил сторонников и определение реакции на декларируемые идеи и действия; наконец, оппозиция стремится к организационному оформлению (региональное размещение, коммуникационные сети, лидеры, респонденты или агенты их социальной базы, механизм доступа к власти и т. п.) Типологизация оппозиции основывается на разных основаниях. Одни выводят ее из политических традиций: правые, левые, центр; другие — из идеологических течений: социализм, либерализм, консерватизм, анархизм и т. д.; третьи — из российских культурологических традиций: русофилы, западники, евразийцы; четвертые — из степени лояльности оппозиции к власти: лояльная, нелояльная; пятые — по степени легитимности: парламентская и непарламентская и т. д. Однако этих оснований для классификации оппозиции недостаточно. К примеру, Л. Алексеева, автор книги «История инакомыслия в СССР», вышедшей впервые в Вермонте в США в 1984 г., делит оппозицию по характеру требований, их направленности: национальная, религиозная, гражданская. Есть деление оппозиции на народный протест и политическое интеллектуальное инакомыслие; в советский период классификация происходила по принципу: советская и антисоветская, буржуазная и пролетарская, пролетарская и непролетарская; с точки зрения характера и направленности коммуникации, современную оппозицию в России можно поделить на радикальную, реформаторскую, революционную и фальшивую или ложную оппозицию. Возможен анализ оппозиции с точки зрения недостигнутых целей и неудовлетворенных интересов разного свойства. Так «нарушение биологических нужд может породить стихийный бунт (в российской истории известен, например, «хлебный»). Ломка привычных ценностных стереотипов поведения вызывает протест «уходящего поколения». Ухудшение социально-экономических условий закономерно приводит к появлению «тред-юнионистской оппозиции», а ущемление свободы духовного творчества к интеллектуальному или духовному недовольству. Изучением оппозиции занимается сегодня такое направление исследований, как оппозитология — наука об оппозиции, которая составляет пару для кратологии — науки о власти, но уступает ей по степени обоснованности и концептуализации. Это заставляет российских политологов обратиться к эволюции общественно-политической мысли во взглядах на сущность и роль оппозиции в обществе, рассмотреть парадигмы исследования оппозиции. Теоретическое и историко-политическое изучение становления института оппозиции приводит к мысли о том, что прежде чем рутинизироваться, стать привычным политическим институтом, встроенным в систему координат демократического общества, она проделала большой путь в историческом сознании и представлениях общества. Эволюция мировой и российской общественно-политической мысли о политической оппозиции прошла четыре больших исторических этапа: древний мир (философско-этическая и религиозно-мифологическая трактовка сопротивления власти), средневековье (теократическая трактовка), новое время (естественно-правовая трактовка), новейшее время (плюралистический подход).

Уже сформировавшиеся в древнем мире общества Востока и Запада были не только неоднородны, но различны по своим ценностным ориентациям. Их особенности детерминированы как состоянием социально-экономической, так и политической, духовной, культурных сфер. Если в этико-философских и религиозных концепциях Востока выше ценилась общинность, соборность и этика подчинения коллективу, то на Западе — скорее индивид, его права, возможность морального и политического выбора в отношениях с коллективом, обществом, государством. Отсюда оппозиционность на Востоке ограничивалась больше общинной моралью, чем законом, а на Западе — больше законом, нежели моралью и фактически осуждалась, хотя и по разным основаниям. Средневековый, или теократический этап осмысления подчинения (неподчинения) общества власти во времена средневековья дает противоречивый результат. Впервые в истории общественной мысли Иоанн Солсберийский (XII в.) аргументированно обосновывает доктрину тираноубийства. Затем Фома Аквинский (XIII в.) формулирует постулат, согласно которому, если тиран заставляет совершать акты, противоречащие вере, то во имя религиозной нравственности можно не повиноваться тиранам вплоть до восстания. Но любое выступление против законных властей — смертный грех. Итак, с одной стороны, провозглашается грех неподчинения богоугодной власти. С другой — право не подчиняться власти, если тиран приказывает подданному поступить противно вере. А с третьей стороны — осуждается церковь в ее стремлении к богатству и власти (еретические учения), провозглашается разделение церковного правления и светского. Новое время знаменуется попытками рационального, естественно-правового обоснования сопротивления негативной власти. Интересный тезис доказывает Н. Макиавелли о том, что народные бунты в республиках помогают совершенствовать законы. Ж. Боден формулирует право граждан на пассивное сопротивление, когда правитель преступает формальные границы государственной власти и учение о праве народа на сопротивление тирану, о праве на восстание, если суверен нарушает естественный закон. Однако он выступает не только против тирании, но и против бунтов, потому, что это приводит к тирании толпы. Г. Гроций признает, что народ может ограничить власть правителя законами и все действия, совершенные вопреки им, «могут быть объявлены недействительными как полностью, так и отчасти, ибо народ в полной мере сохраняет свои права». Право народа на бунт формулирует И. Кант, исходя из приоритета личности и права. Законодатель должен стремиться принимать такие законы, которым могли бы оказать поддержку, в идеале, все граждане. В этом состоит главный критерий легитимности законов. Только законы, которые удовлетворяют ему, пригодны для регулирования отношений между гражданами. Значит, законы, не удовлетворяющие этому критерию, могут стать причиной бунта, также как и явления, которые уже не являются основой для консенсуса между государством и гражданами. Привилегии знати, крепостничество, деспотизм и пытки явно не относятся к вещам, которые могут быть поддержаны всеми сторонами. Словом, развитие капиталистических отношений разительно меняет представление об источнике власти. Если раньше им был верховный суверенитет государя, освященный церковью и его якобы божественным происхождением, то теперь — индивид, народ, которые передают часть своих полномочий власти. Институт легальной оппозиции становится допустимым и правомерным в рамках закона. Новейшее время отвечает на вопрос о субъектности оппозиции и о пределах сопротивления самоуправной власти. Размежевание политико-идеологических воззрений на мир в XIX — ХХ вв. породило и множество соответствующих им теорий, где отражены и отношения власти и оппозиции. К. Маркс доказывал тезис о ведущей роли пролетариата в классовой борьбе. Г. Моска и В. Парето подчеркивали роль элиты в общественных преобразованиях. М. Дюверже защищал тезис о партийной субъектности оппозиции, о том, что полноценный институт оппозиции возникает только в двух-, отчасти в многопартийной политической системе, если есть прочные коалиции. Р. А. Даль обосновал мысль о соперничестве между правительством и его оппонентами как важном аспекте демократизации и сформулировал необходимые условия для существования оппозиции. Согласно структурно-интеракционистскому подходу А. Турена в постиндустриальном обществе социальным актором выступает социальное движение, которое по сути своей является конфликтным действием, «посредством которого классовый актор противодействует актору противоположного класса в борьбе за социальный контроль над культурными ориентациями развития данного сообщества». В качестве субъектов политической оппозиции выступают не только рабочие, но и интеллигенция, студенческая молодежь, женщины, представители национальных меньшинств, защитники природы и т. д., словом, как старые, так и новые социальные классы, слои, группы, не получившие адекватного удовлетворения своих материальных или духовных потребностей и претендующие на более высокий социальный и политический статус. Сегодня политологи, в рамках дискуссии о субъектности оппозиции, говорят о роли «новых левых», «новых правых», об анти- и альтерглобалистах и т. д. Отношение к оппозиции определяется, как правило, следующими показателями: правовыми (конституция и избирательная система); культурными (исторический код массового поведения); наличием субкультур, поощряющих радикализм; недовольством политикой правительства; большими социально-политическими различиями и т. д.

Русская, российская цивилизация, ее политическая история, культура, философия имеет свою глубокую традицию изучения отношений власти и оппозиции, развивающуюся во многом параллельно европейской и византийской. В целом русское государство пережило те же самые этапы во взаимоотношениях власти и оппозиции, что и Европа, только с некоторой отнесенностью во времени и со своими особенностями. Суть политических процессов в древнекиевский период укладывается в формулу: племенная демократия — великокняжеское самовластие — удельная система. Русь, как и Европа при строительстве централизованных государств, испытала сопротивление родоплеменной, феодальной и церковной оппозиций. Но в отличие от Европы, где западная церковь упорно добивалась господства над светской властью, утверждая режим папоцезаризма, Киевская Русь в лице князя Владимира Святославовича сразу предпочла идеологию византизма. Та всецело основывалась на культе императора (василевса), занимавшего высшее место в политической иерархии византийского общества, но не как человек, а как «одушевленный закон», воплощенная воля Бога. И хотя среди византийского духовенства в ходу была теория «симфонии властей», т. е. автономизации полномочий церкви и государства, тем не менее, в реальной практике церковная иерархия целиком зависела от воли императора. Иосиф Волоцкий (1439–1515) и его ученик митрополит Даниил первыми в истории русской мысли выдвинули доктрину неподчинения тирану-царю, отдающему приказания, противоречащие церковной совести его подданного, особенно царю-еретику; они утверждали изначальную свободу человеческой личности12. Позже на этот принцип широко опирались все оппозиционные силы периода создания московского централизованного государства — от боярской фронды во главе с А. М. Курбским до раскольнических «пустосвятов» времени царя Алексея Михайловича. Возможно, именно поэтому со времен Ивана Грозного сильная русская власть предпочитала не «растворяться» в элите, а держать власть самостоятельно, самодержавно. Сдерживать насилие правителей должны законы — эта мысль, принадлежащая наиболее значительным дипломатам и публицистам московской эпохи Ф. И. Карпову и И. С. Пересветову, к сожалению, с большим трудом пробивала себе дорогу в самодержавном государстве. В русском государстве идею правового ограничения царской власти и создание системы просвещенной монархии поддержали и развивали (после Карпова и Пересветова) пришлые книжники — ученый монах из Белоруссии Симеон Полоцкий (1629–1680) и хорват-славянофил Юрий Крижанич (ок. 1617–1683). «Честь, слава, долг и обязанность короля — сделать свой народ счастливым. Ведь не королевство для короля, а короли для королевств созданы», — пишет Крижанич13. Однако ни один из русских просветителей не считает возможным провозгласить право народа на оппозицию. Даже Феофан Прокопович (1684–1736 гг.), возглавивший при Петре I новое сословие и его социальную опору — интеллигенцию, призванную быть носителем светского научного знания и поддержать реформы царя в области секуляризации, не решается дать обществу право на бунт. Он считает, что люди подвержены страстям и переменчивы в своих намерениях. Это может легко воспламенить их воображение и направить их волю к свершению бунта. Власть черни для Феофана отвратительна: «Меры в ярости не знает простолюдное свирепство, когда видит вся по воле своей»14. Более того, Прокопович выступает апологетом абсолютной централизованной власти, которая не сдерживается никакими юридическими ограничениями. Дальше этого мыслителя идет В. Н. Татищев (1687–1750), другой крупный идеолог петровской эпохи. Он, как и Прокопович, придерживался договорной теории образования государства, но в отличие от него видел Россию не тиранической, а легитимной и просвещенной, единой с Европой. Он дал начало целому направлению русской политической мысли, которое получило название западничества. Согласно его учению, человек «по естеству» обладает свободой воли, «человек, лишенный воли, есть невольник»15. При Екатерине II представитель дворянского консерватизма М. М. Щербатов (1733–1790), осмысливая итоги петровских реформ, писал, что именно развитие секуляризации привело к ослаблению веры в народе и вольтерианству. Отсюда он приходит к важному заключению: чем больше ослабевает нравственность народа, тем сильнее становится деспотизм власти. Правительство вынуждено принимать меры для «спокойствия» страны, а это невозможно без строгостей и насилия. Однако рост деспотизма вызывает еще большее расстройство государства. Для доказательства примеры Щербатову не требовались — достаточно было пугачевского бунта.

Антиподом Щербатова был представитель демократического радикализма А. Н. Радищев (1749–1802 гг.). Сравнивая их между собой, А. И. Герцен писал, что князь М. Щербатов и А. Радищев представляют собой два крайних воззрения на Россию времен Екатерины. «Печальные часовые у двух разных дверей, они как Янус, глядят в противоположные стороны». Самодержавие и крепостное право больше всего вызывают негодование Радищева. Назначение любой власти — общая выгода, она должна не господствовать над обществом, а только претворять его волю, выраженную в законе. Посягать на закон, уклоняться от его установления недопустимо ни для поданных, ни для монархов: в первом случае — это преступление, во втором — тирания. Такой тиранией является российское самодержавие. Наказание может прийти от самих «рабов», которые рано или поздно возжаждут вольности и разобьют «главы своих бесчеловечных господ». «… Я зрю сквозь целое столетие», — без тени сомнения говорил Радищев. Но он не радуется перспективе крестьянского бунта, понимая неспособность угнетенных масс самостоятельно найти выход из социального тупика. Невежественные рабы, загрубевшие в своих «чувствованиях», при первом же порыве свободы устремляются к разрушению. «И се пагуба зверства разливается быстротечно»16. Тогда не щадят они ни пола, ни возраста. «Веселие мщения» им дороже, чем само «сотрясение уз», т. е. избавление от рабства. Но вот разгул отчаянной вольности стихает, и все входит в прежние берега. И так — до нового, столь же бесцельного бунта. Этот заколдованный круг должно разорвать само правительство, постепенно освобождая крестьян.

Вообще русский радикализм развивался под флагом «освободительного движения» и прошел в России три основных этапа: дворянский, народнический и марксистский. Исторический концепт-анализ уже современной российской оппозиции показывает, что ее онтогенезис настойчиво воспроизводился в ХХ в. дважды, как только вырабатывался политический ресурс существующей власти, а общество теряло перспективу своего развития. Дважды в ХХ в. в России легализовалась парламентская политическая оппозиция. И хотя политическое, социальное и историческое время начала и конца ХХ в. различно, тем не менее, в механизме образования и воспроизводства легальной политической оппозиции в России мы находим один дискурсный генезис, который в русском словаре получил следующие концепты-обозначения: разночинцы, отщепенцы, нигилисты (протоэлита); нигилизм, инакомыслие, диссидентство, нонконформизм (их психологическое отношение к действительности, выражающееся в отрицании старых норм); интеллигенция (часть элиты, занимающаяся умственной деятельностью и занимающая критическую позицию по отношению к правящей элите — контрэлита), продуцирующая новые социально-политические идеи переустройства российского общества; социальная и политическая критика, а также протест — средства их борьбы против самодержавия; контркультура, перфоманс — среда и одна из форм, в которых вызревали идеи нового духовного мира; самиздат и альтернативная печать, а также антисистемные движения и партии — нелегальные, но легитимные для части общества коммуникационные каналы и организационные формы. И все это концепты, предопределяющие главный для нашего анализа концепт — «политическая оппозиция».

В этом ряду особое место как в начале ХХ в., так и в его конце отводилось интеллигенции. До революции 1917 г. либералы полагали, что для нее характерны черты отщепенчества и нигилизма по отношению к государству. Народники называли интеллигенцией этически — антимещанскую, социологически — внесословную; внеклассовую преемственную группу, отличающуюся творчеством новых форм и идеалов и активным проведением их в жизнь в направлении к физическому и умственному, общественному и личному освобождению личности. Отношение к ней и сегодня попрежнему двойственное и все более критическое. На нее, как и прежде, возлагают вину кто за предательство интересов народа, кто за пренебрежение русских национальных интересов и государства. Однако факт остается фактом, именно российская интеллигенция вскормила революционные настроения в стране. Существуют правовые, этические и политические основания и пределы деятельности оппозиции. Правовые основания и ограничения деятельности оппозиции связаны с политическими свободами, завоеванными народами в буржуазных революциях XVII—XVIII вв., когда было сформулировано право граждан на сопротивление самоуправной власти, а чуть позже обозначены пределы ее деятельности, угрожающие суверенитету, территориальной целостности, республиканской форме правления, демократическому устройству государства и т. д. и т. п.

Этические основания и ограничения деятельности оппозиции определяются правом человека как такового на достойную жизнь и принципом социальной справедливости как моральном базисе демократии, который постоянно обсуждается между властью и оппозицией. В зависимости от приоритета критериев целого и индивидуального выделяют справедливость коммунитаристскую, либеральную, либертатную и т. д. Инструментом борьбы за социальную справедливость выступает гражданское неповиновение, а политическая оппозиция является одним из субъектов этого широкого социального действия. Критерием ограничения действий оппозиции в этическом ключе может выступать насилие. Политические основания деятельности оппозиции связаны с правом граждан на конвенциональное политическое участие и запрет, пресечение неконвенциональных форм участия. Здесь критерием возможности/невозможности применения той или иной формы является захват власти, присвоение властных полномочий, изменение политического строя. Все три основания деятельности политической оппозиции тесно связаны друг с другом. Остановимся несколько подробнее на правовых основах сопротивления самоуправной власти, наиболее актуальных для современной России, провозгласившей сегодня свою культуру европейской (Президент РФ В. В. Путин). Дело в том, что юридическая прерогатива оппозиции на Западе покоится на правах и свободах человека и гражданина и заключена в суверенном праве народа на учреждение власти и сопротивлении ее злоупотреблениям. Уже в английской Великой хартии вольностей (1215), Хабеас корпус акте (1679), Билле о права (1689) было провозглашено правовое положение личности. В американской Декларации независимости (1776) говорится, что именно для обеспечения права человека на жизнь, свободу и стремление к счастью учреждено правительство, справедливая власть которого основывается на согласии управляемых; и если какой-нибудь государственный строй нарушает эти права, то народ вправе упразднить его и установить новый строй, организовать власть в такой форме, которая способна привести его к безопасности и благоденствию. А в Декларации прав человека (1789) — политическом манифесте Великой французской революции — среди естественных и неотъемлемых прав человека, составляющих цель всякого политического союза, наряду со свободой, собственностью, безопасностью названа норма сопротивление угнетению. В современной Конституции штата Нью-Гемпшир (США) в статье 10-й определено: «Доктрина несопротивления самоуправной власти и угнетению является абсурдной, рабской и губительной для блага и счастья человечества». Подобные принципы записаны и в конституциях Германии, Мексики, Пакистана, Либерии, Ганы. Характерный пример из Конституции Мексиканских Соединенных Штатов (1917 г.): «Во все времена люди имеют неотъемлемое право изменить или модифицировать форму правления». Начало юридической институциализации оппозиции положила Великобритания в XVIII в.

Один из первых теоретиков оппозиции англичанин Белингбрук обосновал тогда конституционный принцип, который определял сферу ее лояльной деятельности. Смысл этого принципа заключается в обеспечении баланса власти, контроля и критики со стороны оппозиции действий правительства, внесении предложений, направленных на реформирование государственно-правовых институтов. Эффективность существующей партийной системы в современном английском парламенте в значительной степени обусловлена взаимоотношениями, сложившимися между правительством и оппозиционными партиями. В зависимости от расклада сил между партиями в палате общин оппозиция может попытаться свергнуть правительство, нанеся ему поражение при голосовании по вопросу доверия. Однако обычные цели британской политической оппозиции таковы: а) содействовать формированию политического курса и осуществлению законодательной власти с помощью конструктивной критики; б) выступать против тех предложений правительства, которые она считает сомнительными; добиваться внесения поправок в правительственные законопроекты; в) предлагать свою собственную политическую линию, с тем чтобы улучшить свои шансы на победу на следующих всеобщих выборах. Во многих демократических государствах, где политическая оппозиция институциализирована как легальная политическая сила и обладает определенными правами, специально закрепленными в законодательстве страны, снимается деструктивная конфликтность и создаются условия для полноценного дискурса власти и оппозиции. Их работа становится повседневной, необходимой профессиональной политической деятельностью, связанной с экспертизой текущего политического курса и предложением обществу проектов и программ его развития. Смена элит происходит безболезненно, а народ имеет возможность через политическую оппозицию критиковать, контролировать, ограничивать и совершенствовать политическую власть. Институциализация оппозиции является одним из условий консолидации нации и стабилизации политической системы. Мировая практика законодательного регулирования оппозиционной деятельности приравнивает оппозицию к параллельному правительству и признает ее равноправие по отношению к закону. В странах, где понимают важность парламентской оппозиции для защиты прав человека, продуцирования новых идей и проектов развития общества, она целиком финансируется государством. В ФРГ, например, согласно закону 1994 г., каждая фракция, которая не поддерживает правительство, получает дополнительную (оппозиционную) надбавку. В Швеции фракции оппозиции получают за каждый депутатский мандат в два раза больше, чем фракции правительственного большинства. Таким образом, государство предоставляет оппозиционным партиям дополнительную материальную гарантию, обеспечивающую их плодотворную парламентскую деятельность. Парламентской оппозиции гарантируется право получения официальной документации и необходимой информации. Парламентская оппозиция в условиях демократического государства борется за власть легальным путем, исключая насильственные действия. В последние годы законодательство ряда стран значительно шире регламентирует правовой статус оппозиционных партий (Гвинея-Бисау, Кабо Верде, Колумбия, Португалия). В некоторых из них этот статус определяется не только конституцией или общими законами о политических партиях (Колумбия, Португалия, Гвинея-Бисау), но и специальными законами о правовом статусе оппозиции (закон 1991 г. Кабо-Верде; принятие аналогичного закона предусмотрено ст. 84 конституции Того 1992 г.). Приведенные в качестве примера законодательства нередко проводят водораздел между внепарламентской и парламентской оппозицией. Именно последней, как правило, гарантируются дополнительные права. Например, Конституция Португалии предоставляет парламентской оппозиции право на эфирное время на государственных радио и телевидении пропорционально количеству мандатов, право на ответ и политическое возражение на политические заявления правительства, причем это право предоставляется оппозиционным партиям на равных основаниях с правительственными партиями, т. е. они имеют одинаковое эфирное время и одинаковый объем публикаций (ст. 40). Кроме того, оппозиционные партии имеют право на регулярное получение от правительства информации о проблемах, представляющих общественный интерес (ч. 3 ст. 117). В отличие от стран первой и второй волны демократизации, предоставивших оппозиции специальные права, в России у оппозиции нет специального статуса. У нее только есть дисперсная19 косвенная легальность, как и у других политических партий, выраженная в различных политических правах и свободах (среди них: свобода слова; право на объединение; право собираться мирно и без оружия, проводить митинги, демонстрации, шествия; право участвовать в управлении делами государства, избирать и быть избранным; право на равный доступ к государственной службе; право на участие в отправлении правосудия; право обращаться лично, а также направлять индивидуальные и коллективные обращения в государственные органы и органы местного самоуправления) и легитимность меньшая, чем у власти, подтвержденная формальными результатами голосования.

Но целостно выраженного права на оппозицию в законодательстве России нет, хотя в мировой правовой практике такие прецеденты, как выясняется, есть. В России оппозиция не имеет закона о гарантиях своей деятельности. Попытка левых фракций и групп в российском парламенте третьего созыва юридически оформить деятельность политической оппозиции, которая могла бы институализировать народный протест и легально ограничивать вседозволенность властей, не имела успеха. Проект Федерального закона «О правовых гарантиях оппозиционной деятельности в Российской Федерации» обсуждался, но не был принят. Однако есть некоторая уступка политической оппозиции, которая содержится в п. 2 ст. 9 Федерального закона РФ «О политических партиях». Там наряду с запрещением создания и деятельности политических партий, цели и действия которых направлены на насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации, подрыв безопасности государства, создание вооруженных и военизированных формирований, разжигание социальной, расовой, национальной или религиозной розни, говорится, что «включение в уставы и программы политических партий положений о защите идей социальной справедливости, равно как и деятельность политических партий, направленная на защиту социальной справедливости, не может рассматриваться как разжигание социальной розни». Но ведь понятие «социальная справедливость», как и его толкование, может быть настолько произвольным, что деятельность политической оппозиции, борющейся под флагом социальной справедливости, могут квалифицировать как разжигание социальной розни.

Насколько актуально стоит вопрос об особом конституировании прав оппозиции в России, показывают массовые опросы. В июне 2005 г. Левада-Центр провел опросы около 1000 россиян из различных регионов страны, где было зафиксировано и такое утверждение: «Каждая политическая партия, представленная самостоятельной фракцией в Государственной Думе, должна иметь право на 1 час эфира в неделю для изложения позиции на каждом из государственных федеральных и региональных теле- и радиоканалов». С этим согласились 69 % опрошенных и только 14 % выразили несогласие, а 17 % не знали, что ответить. Значит, такая потребность обсуждать идеи и позиции, альтернативные правительственным, есть не только у оппозиционных партий, которые, собственно, и инициировали этот опрос (это один из вопросов, которые КПРФ хотела бы задать избирателям на референдуме, но проведение которого запретила ЦИК), но и у российского общества. Политическая этика, как и закон, посвоему обосновывает право народа на сопротивление власти. Этический аргумент — один из самых сильных в процедуре легитимации власти и оппозиции. Именно поэтому он нуждается в постоянной проверке. Постулат, согласно которому мораль предписывает выбор достойных средств для достижения разумно поставленных целей, лежит в самом основании политики. Политическое действие всегда разворачивается в поле напряжения между властью, обществом и моралью, между сущим и должным в политике. Этическая прерогатива оппозиции связана с нравственной нормой сопротивления человека любой тирании, в какой бы форме она не выступала и с принципом социальной справедливости.

В этическом плане коммунитаристскому (социалистическому) взгляду на социальную справедливость противостоит либеральный, при котором приоритет отдается свободе, индивиду и где государство остается только «ночным сторожем» и защитником прав индивида (Р. Нозик, Ф. А. Хайек и др.) и либертатный (или либерально-демократический), где совмещаются свобода личности и государственное регулирование экономикой (Дж. Роулз, Р. Дворкин и др.), а также демократический, где акценты делаются на демократической легитимации, но при сохранении прав индивида (Х. Аренд, Ю. Хабермас). Естественно, что в этих концептах по разному представляется и существо этики гражданского неповиновения или гражданского сопротивления власти. Современные политические этологи, как либеральные, так и демократические обосновывают три формы сопротивления неэффективной власти, когда диалог с ней становится невозможным и необходимо осуществить политическое давление на власть: пассивное, активное и гражданское неповиновение. Пассивное неповиновение означает отказ от соблюдения законов или распоряжений власти. Оно может быть индивидуальным и коллективным типа забастовки или бойкота. Активное неповиновение использует противозаконные действия, включая применение насилия по отношению к носителям государственной власти. Под гражданским неповиновением подразумевается ограниченное и целенаправленное нарушение действующего права в демонстративной форме, при помощи которого должно быть достигнуто изменение законов или определенной политики. При этом либералы не допускают насилия, а демократы его допускают, хотя и с некоторыми оговорками.

В постсоветской России до сих пор так и не состоялся дискурс о характере социальной справедливости, соответствующем изменившемуся вектору социальных отношений в стране. Политическая прерогатива оппозиции основывается на сущности политического как преобразовательных возможностях социальных акторов и их институтов. Эта прерогатива выступает в виде политического участия. Демократический режим предполагает широкое участие общества в политике, запрещая те формы и организации, которые могут принести ущерб демократическому режиму, безопасности граждан через перевороты, мятежи, восстания, акты терроризма и т. д. Как можно обезопасить протестные действия, тем самым не давая развиться самым жестоким формам, угрожающим жизни человека? Некоторые страны ввели принцип конструктивной оппозиции. Целый ряд государств позаботились о том, чтобы юридически оградить страну от разрухи. В Аргентине, которая пережила не один авторитарный переворот, в Конституции страны появилась глава 2 «Новые права и гарантии», где в ст. 39 зафиксирована такая норма: «Настоящая Конституция сохраняет свою силу даже когда прервется ее соблюдение силовыми действиями против конституционного порядка и демократической системы. Эти действия будут полностью лишены силы… Все граждане имеют право на сопротивление против тех, кто применяет силовые действия, изложенные в этой статье»20. Во Франции есть раздел, посвященный процедурам пересмотра Конституции, где имеются существенные ограничения: никакая процедура пересмотра Конституции не может быть начата или продолжена при наличии посягательств на целостность территории и республиканская форма правления не может быть предметом пересмотра21. В Конституции ФРГ, например, сказано, что партии, которые по своим целям или поведению своих сторонников стремятся причинить ущерб основам свободного демократического строя, либо устранить его, или поставить под угрозу существование Федеративной Республики Германии, противоконституционны. Вопрос об этом решает федеральный Конституционный суд. Законом ФРГ от 24 июня 1968 г. в Конституцию был включен следующий абзац: «если иные средства не могут быть использованы, все немцы имеют право на сопротивление любому, кто предпринимает попытку устранить этот строй»22. В действующей Конституции РФ зафиксированы общие конвенциональные процедуры замены власти через выборы и парламент, который, согласно своим целям и функциям, призван ограничивать исполнительную власть и даже досрочно менять ее, добиваясь довольно сложным путем импичмента отставки президента и правительства. И соответственно запрещены действия, направленные на насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности России, подрыв безопасности государства, создание вооруженных формирований, разжигание социальной, расовой, национальной и религиозной розни (ст. 13, п. 5). Однако, учитывая специфику российской истории и культуры, что действительно необходимо сделать в стране, чтобы обеспечить право народа на сопротивление самоуправной власти и одновременно предотвратить угрозы безопасности гражданам и государству, так это институциализировать в России оппозицию — рассмотреть вопрос о принятии специального закона о правовом статусе оппозиции; ввести принцип конструктивной ответственной оппозиции; создать условия для ведения полноценного политического дискурса власти и оппозиции.