Медиакратия

Современность демонстрирует устойчивую связь политики и информационных, медийных отношений. Именно эти отношения закладывают основания новых политических порядков. Среди наименований постепенно складывающихся политических форм организации власти в тех или иных государствах находится и термин «медиакратия». Он только складывается, обретает свое научное содержание. Но уже сегодня можно говорить об устойчивых очертаниях этой политической формы.

В самом общем виде медиакратия — это особая форма исторической эволюции политического пространства и организации публичной власти, обусловленная движением информационных потоков, при которой СМИ, а также иные проводники и конструкторы массовых сообщений, выступают ключевыми посредниками в системе представительства гражданских интересов и оказывают решающее влияние на принятие государственных решений. Предлагая специфические отношения, институты и технологии коммуникации, используемые правящими элитами и гражданским населением для поддержания политических контактов и функционирования государственной власти, медиакратия создает особые условия для позиционирования и манифестации интересов социальных аудиторий, организации государственного управления, взаимодействия государства с международными структурами. Коротко говоря, медиакратия предполагает особую трансформацию основополагающих компонентов политического пространства в постиндустриальном обществе. Впрочем, надо подчеркнуть, что в настоящее время такая форма организации политических порядков, а, следовательно, и понятийные формы только формируются. И хотя ее очертания с очевидностью проявляются как в постиндустриальных, так и в переходных обществах, все же она пока еще не обрела своего системного характера. В силу такой исторической незавершенности медиакратия провоцирует полемику не только относительно своих черт и особенностей, но и самого факта существования и влияния на политические порядки в различных странах. Более того, ряд ученых склонен рассматривать данный термин как сугубо описательный, метафорический и лишенный понятийного содержания. Немало ученых используют этот термин только для описания влияния СМИ на структуры власти. Однако, как показывает опыт, возникновение и становление медиакратии обусловлено вполне объективными процессами, связанными с эволюцией политического рынка, изменением соотношения публичной и частной сфер общества, трансформацией системы представительства гражданских интересов, а главное — выдвижением информации в качестве важнейшего и определяющего ресурса власти.

Осевой тенденцией, вокруг которой, собственно, и стала формироваться медиаполитическая среда, прежде всего стала эволюция капитализма (индустриализма). С одной стороны, предпосылки медиакратии возникали по мере развития капиталистических отношений, при которых экономическая власть и влияние постепенно концентрировались в превращавшемся в своеобразного лидера развития медиабизнесе и вытекающем из контроля над СМИ производстве культурных ценностей и продуктов. Таким образом, представляющие эту сферу интересов политики стали не только зависеть от такого рода бизнес-структур, но и в значительной мере оказались не отличимы от держателей этой формы капитала. Постепенно по мере развития такого рода взаимосвязей традиционные барьеры, разделявшие политическую власть и опосредованными СМИ формами влияния сферы культуры, исчезли (Б. Макмайер). Одновременно развитие капитализма в последней четверти прошлого века стало активно использовать результаты «цифровой революции» (т. е. возникшей в 70-е гг. способностью передачи информации в цифровой форме) и трансформироваться в направлении системы виртуального предпринимательства. Возникновение возможности перемещения капитала в рамках физического времени в любые технически доступные точки мирового пространства сформировало особое сетевое пространство, или так называемую киберэкономику, где главным инструментом извлечения прибыли стало использования информационных технологий. Понятно, что виртуализация экономического пространства предопределила и формирование адекватных форм организации пространства политического. Все же в совокупности отобразило тенденцию становления информационного (технотронного, информационального, постиндустриального) общества. Коротко говоря, выдвижение на первый план информации (как ресурса власти) и технических средств (технотелемедиумов) ее передачи в качестве основных механизмов трансляции социально значимого опыта и общественных интересов стало качественно трансформировать поле политики. Интернет, сменив прежних лидеров политической коммуникации — телевидение и радио — не только создал виртуальное пространство в сфере политики, но способствовал формированию гиперреальности, т. е. полностью творимого человеком пространственновременного формата жизни, где сознательно конструируемые события становились неотъемлемым элементом реальности. Другими словами, интернет-коммуникация, сделав возможным массовую симуляцию событий, образов, представлений о будущем, превратила информационное поле политики в комбинированное, совмещающее в себе и реальные, и искусственные образы политики.

Появление этих виртуальных образований (симулакров — Ж. Бодрияр) вело к имитации политической реальности, ее маскировке и в конечном счете к созданию нового вневременного континуума видео-имитационного мира. В соответствии с этими тенденциями, все более явным виртуальным обменом и расширением гиперпространства важнейшими механизмами политического управления стали медиарежиссура, сценарирование деятельности СМИ, теле- и видеомонтаж событий, а также другие аналогичные инструменты управления и конструирования массовых информационных потоков. При помощи этих инструментов политические акторы и прежде всего государство стали формировать коллективные образы и смыслы, необходимые для поддержания коммуникации власти и общества. На этой основе и стали складываться новые формы поддержания контактов населения с властью. В результате традиционные «гражданские репрезентации», основанные на партийных формах манифестации интересов стали все чаще сменяться «репрезентациями политики» (С. Пшизова), подразумевающими такие искусственные, рожденные манипулированием формы политического представительства. Однако, поскольку использование кибернетических структур и инструментов сняло ограничения на объем обращающейся в политике информации, то события (и реальные, и искусственно созданные человеком) смогли обретать  политическое значение в таком плотном информационном поле только в связи с сообщениями переданными СМИ, т. е. наиболее адекватными для такого информационного пространства агентами. Таким образом в информационном поле возникла принципиальная возможность отделения политической реальности от человека пространством, которое формируется СМИ, которые и стали превращаться в главного конструктора политической реальности. Не случайно многие ученые называют сегодня СМИ уже не «четвертой», а «первой» властью.

Однако, названные выше превращения информационно-политического пространства не имели бы своего медиакратического завершения, если бы не существовавший параллельно иной исторический процесс, а именно — изменение места основной части граждан по отношению к политической, государственной власти. Правда, эти изменения проявились лишь в высокоразвитых индустриальных и демократических странах, где важнейшие социальные вопросы, в частности, соблюдения гражданских прав населения и создания предпосылок для роста его экономического положения постепенно перешли из политической в правовую плоскость. Другими словами, длительный период развития капитализма в западных странах и сопутствующая этому процессу демократизация привели к тому, что для решения вышеназванных проблем гражданам уже не надо обращаться к традиционному политическому инструментарию (организации массовых акций протеста, постоянному использованию партийного давления на власть, поддержанию формализованной системы представительства своих интересов и т. д.). Закон и право превратили эти проблемы в сугубо индивидуальные, связанные с нарушением Конституции, на страже которой и стояло само государство. Исчерпание этой исторической политической повестки дня в конечном счете спровоцировало массовый демократический конформизм, усиление политической пассивности граждан. В результате этим обществам грозило резкое сужение публичных форм общения власти с населением и как следствие — качественное изменение форм отправления власти. Поэтому основной проблемой западных демократий стало налаживание политической коммуникации с населением. Таким образом, эволюция западной демократии показала, что если ранее коммуникация представляла собой сугубо технический, связующий политический процесс, значение которого для диалога власти и общества не зависело от его целей и потому было по сути своей вторичным (или, другими словами, политические коммуникации лишь поддерживали и оформляли контакты взаимно оппонирующих друг другу акторов, считаясь само собой разумеющимися способами их взаимодействия), то в настоящее время ситуация качественно изменилась: акт коммуникации власти с массовым субъектом сам стал определять формат политических отношений. В этом смысле коммуникация стала тем системообразующим элементом политики, который утратив былой вспомогательно-технический характер, приобрел новый онтологический статус в данной сфере общественной жизни. Поддержание коммуникации государства с «удаляющимся» от него обществом стало центральной задачей всех правящих режимов, оказавшихся на этом историческом рубеже развития. Так что если ранее в организации публичной политической власти корневым источником всех взаимодействий верхов и низов был интерес и все институты, начиная с государства, обретали значение в зависимости от способности к продвижению данного интереса, то теперь и предпосылкой, и важнейшим источником политики стала организация самих контактов общества и государства. Иными словами, коммуникация стала эпицентром политики, выдвинув по отношению к верхам и низам требование умелого поддержания общения в информационном мире.

Коротко говоря, в результате исторических подвижек в постиндустриальных странах произошло снижение удельного веса традиционных форм политической активности населения, а также практиковавшихся ранее форм управления государством и обществом. Поэтому элиты и неэлиты стали искать более адекватные складывающейся ситуации формы осуществления своих функций. Так, правящий класс стал активно контролировать медиапространство, деятельность СМИ, а рядовые граждане разбираться с различными формами ПР-коммуникаций, рекламными технологиями, используемыми властями для организации контактов с ними. В конечном счете властные полномочия политических акторов стали распределяться в зависимости от занимаемых ими позиций в медиапространстве, от умения использовать в своих интересах законы движения массовой информации. И политика стала превращаться в ту разновидность публичной сферы, где тон задавали медиа-представления, влияющие на принятие государственных решений и поддерживавшие общение власти и общества. В результате с учетом всех вышеназванных тенденций, и отправление власти, и механизмы активизации политического поведения населения стали постепенно институализироваться в новую медиаформу организации публичной власти, т. е. медиакратию. Одним словом, медиакратия стала отражать становление начальных форм организации политической власти, при которой организация политической коммуникации стала осевой линией распределения полномочий правящего класса и гражданского населения по отношению к политической власти, а также осуществления ими соответствующих функций.

Какие же черты отличают медиакратию и что можно считать относительно устоявшимся в ее структуре и организации? Однако прежде чем определять специфические компоненты медиакратии, надо выделить ряд ее универсальных черт, характерных для любых массовых информационных систем. В частности, в рамках медиакратии одновременно действуют и искусственно организованные, и стихийно складывающиеся инфопотоки, используются разнообразные способы поддержания политического дискурса, действуют как традиционные, так и новые технические каналы коммуникации, и т. д. Здесь могут складываться и формы диалоговой, двусторонней связи (когда, к примеру, общественное мнение активно реагирует на правительственные сообщения, а последнее учитывает эти позиции для корректировки своих действий), или же противоположной ей однонаправленной связи (когда информационные действия властей оставляют граждан безучастными к их посланиям или же когда власть просто ограничивается оповещением населения о тех или иных фактах, не предусматривая учета мнений общества). В соответствии со столь сложным и внутренне противоречивым содержанием информационно-коммуникативных процессов, последние регулируются в медиакратии при помощи столь же разнородных этических, собственно политических, административных, правовых и иных норм и стандартов. В медиакратии вращается не только особым образом организуемая информация, которая обозначает, специально созданные продукты для всеобщего или корпоративного потребления (и отражающая, к примеру, позиции государства, партий или различных корпусов граждан, так или иначе вовлеченных в процесс отправления власти (или открытой конкуренции за власть), но и информационные продукты, не имеющие четкого социального адресата. Тем самым медиакратия всегда основывается на сочетании стихийных и сознательных, специализированных и массовых потоков. Медиакратия не утрачивает и такие принципиальные для любой формы организации политической власти черты, как наличие коммуникаций, обслуживающих теневые и полутеневые формы власти и управления. В то же время медиакратия обладает и специфическими параметрами. Прежде всего ее отличает трансформация позиций как правящего класса и его внутренних группировок, так и населения в целом и отдельных корпусов граждан. В частности, наиболее влиятельными группами в высших эшелонах власти становится дейтократия, т. е. группа тех лиц, которые имеют возможность создавать, распространять или существенным образом влиять на формирование и распространение массовых информационных потоков. Со стороны населения наиболее весомые позиции в сфере власти занимают группы медиавладельцев, рекламодателей, политических журналистов, медиатехнологов, а также иные объединения, занимающие такую нишу на политическом рынке, которая позволяет им либо контролировать и влиять на политику СМИ, либо иным образом воздействовать на направленность и содержание массовых информационных процессов.

В этой связи следует особо подчеркнуть, что медиакратия формируется в связи с развитием отношений не с гражданским, а с массовым обществом. Эта форма социальности обладает низкой степенью консолидации и интеграции, постоянно испытывая дефицит внутренней сплоченности. Такая атомизация социума вызвана относительно автономной, основанной на избирательных информационных контактах власти и индивидов. В свою очередь, такое положение обусловлено тем, что в информационном обществе гражданин в основном руководствуется не групповой, а индивидуальной формой идентичности и потому ищет свое местоположение в обществе исходя из персонально выработанных ценностей и предпочтений, доминирующих культурных образцов мышления и поведения. По этой причине даже в рамках интенсивного информационного обмена человек руководствуется не столько групповым, сколько автономным прочтением политических текстов, персональным отношением к тем или иным проектам властей. Таким образом, он внутренне обособляется от другого, обладающего собственным видением происходящего человека. В конечном счете сообщество людей трансформируется в совокупность обладающих собственной программатикой политического участия и не склонных поддаваться внешним воздействиям других граждан. Несмотря на кажущуюся драматичной такую внутреннюю разрозненность массового общества, последнее дает возможность не только выполнять людям свои политические функции, но и предполагает способность медиакратии к эффективному управлению и регулированию социально-политическими процессами. В принципе такая возможность возникает за счет вертикальных по своему характеру отношений власти и общества, когда центры власти и управления имеют возможность персонализировать управляющие действия, а граждане точно так же персонализировать свои запросы к ней. За счет поиска наиболее адекватной запросам индивида информации власть и может регулировать его поведение. Одновременно медийный ресурс начинает замещать ресурс административный. Понятно, что при такой форме регулирования социальных процессов минимизируются критические оценки по отношению к власти, последовательно нарастает конформизм. Конечно, у медиакратии существуют пределы в управлении социумом. К примеру, при данной форме организации власти — и пересечении потоков информации — целенаправленные сообщения последней могут оставаться не только без адекватного ответа со стороны людей, но и вообще без какой-либо реакции населения (или корпоративных контрагентов государства). Иными словами, распространение информации не всегда есть оповещение людей, а оповещение граждан не всегда является убедительным аргументом управления.

У массового общества как агента медиакратии существует и еще одна принципиальная особенность, предполагающая изменение соотношения частной и публичной жизни человека. Ведь за счет постоянно растущей индивидуализации восприятия политических событий (прочтения политических текстов) человек способствует непрерывной инфильтрации политических образов в повседневность, превращая политические эмоции и представления в органическую составляющую своей личной жизни. В результате сближая таким образом частный и публично-политический форматы жизни, человек одновременно предъявляет и особые требования и к политической информации, и к организации политических порядков. Что касается изменения характера информации, обращающейся в рамках медиакратии, то прежде всего это проявляется в усилении развлекательного начала массовых сообщений, поскольку без такого рода элементов политические тексты попросту не выдерживают конкуренции со стороны других сообщений, не востребуются большинством рядовых граждан. Поэтому сообщения о политических процессах неизбежно сдабриваются информацией развлекательного характера, что в свою очередь придает политике очертания своеобразного шоу, представления, карнавала. Политические лозунги, сдобренные музыкальными или театрализованными выступлениями лидеров, публичные выходки последних, яркие, сродни выступлениям эстрадных звезд, заявления и иные аналогичные события становятся маркером выявления партийной идентичности граждан, инструментом легитимации центров власти. Иными словами, чтобы закрепиться на политическом рынке, государственные, партийные или общественные деятели должны уметь органично существовать и на рынке развлечений. Так что современная медиакратия радикально раздвигает границы для политического шоу-бизнеса, своеобразного концерта звезд политической эстрады.

Характерно, что даже начальные формы медиакратии демонстрируют, что усиление роли развлекательных установок хоть и ведет к частичной утрате аналитичности и поверхностности информации, но тем не менее все же позволяет людям и сохранить ориентацию в политической жизни, и выразить свои гражданские пристрастия. Так что даже если люди формируют свои коммуникации с властью на основе сопровождающей политические тексты развлекательной информации и при этом понимают в политике меньше, чем раньше, они все равно способны выполнить свои политические функции (в том числе и за счет профессионализации управления со стороны правящих слоев). Это свидетельствует о том, что задачи политической активизации граждан могут решаться не только качественной журналистикой, но и развлекательной, желтой прессой (телевидением и т. д.), чья информация полностью отвечает современным требованиям к политической информации, задачам развития гражданского самосознания (в этой связи уместно вспомнить хотя бы скандал Клинтон-Левински, который спровоцировал широкие гражданские дискуссии на темы ответственности политиков, роли права в политике и т. д.). Оборотной стороной проникновения политической информации в сферу частных интересов граждан демонстрирует и еще один существенный аспект медиакратии. В частности, восприятие обывателями политических конфликтов не как групповой борьбы, обусловленной определенными доктринами и изобилующей жесткой конкуренцией, а как жизненной драмы или спортивного состязания, наполненного эпизодами биографий своих героев и их моральными переживаниями, разрушает официоз в отношении к политическим институтам. В итоге частный формат восприятия этой области существования человека превращает политику из области функционирования структур, норм и институтов в сферу жизни людей, занятых распределением власти. Таким образом, политика предельно очеловечивается, превращая медиакратию в более доступный для рядового гражданина и обывателя режим существования власти.

Отметим и еще одну особенность медиакратии, в частности ее более интернациональный характер. Такая характеристика связана с тем, что в современных условиях в рамках глобализации информационного пространства все государства и частные структуры становятся составными частями единой трансграничной информационной сети. Поскольку же локальные политические рынки становятся составной частью мирового информационного пространства, то и значительная часть потоков сообщений (и связанных с ними форм политического влияния) даже на собственной территории не может контролироваться национальным правительством. Серьезные проблемы в ряде стран создает и деятельность зарубежных СМИ. В настоящее время основные информационные потоки в мире контролируются интернациональными центрами (13 стран-доноров дают 90 % информационного продукта). Такая информационная политика создает информационные центры и периферии, отличающиеся зависимостью, слабостью собственных информационных возможностей и соответствующей индустрии. При этом массовые информационные продукты нередко противоречат многим традициям и отношениям внутри государства, выступая как проявление культурной и политической агрессии, «засилия» иностранного проникновения, увеличивающего зависимость правящего политического режима от сторонних структур. В конечном счете возникающая новая информационно-политическая асимметрия, демонстрирующая преобладающее влияние наиболее развитых информационных центров (государств) на политические позиции других, менее развитых государств и режимов. Тем самым одним из наиболее мощных внутренних источников развития медиакратии является конфликт между мировыми информационными потоками и национальной формой организации политической власти. Но в любом случае любые политические режимы, действующие в рамках медиакратии, и прежде всего государство, должны научиться адаптироваться к интернализации массовых коммуникаций, сохраняя и свое доминирующее влияние, и культурную специфику своего общества. Учитывая множественные пересечения в рамках медиакратии разнонаправленных информационных потоков, можно говорить о том, что данная форма организации власти идеологически нейтральна. Ее структура и функционирование не зависят от каких-то идейных преференций. Более того, медиакратия не способна основываться на трансляции только одной системы ценностей и в этом смысле ее ни в коем случае нельзя рассматривать как разновидность тоталитарной власти, подавляющей права и свободы человека. Медиакратия создает возможность для информирования граждан из разных источников сообщений, дифференцированных в соответствии с запросами граждан. В то же время, предполагая производство информпродукции, рассчитанной на массового потребителя, медиакратия диверсифицирует гражданское население, обусловливая наличие как политически активной его части, так и дистанцированных от власти групп граждан. Появившийся опыт функционирования медиакратических режимов дает возможность говорить, как минимум, о трех категориях граждан. Так, граждане, не проявляющие ни заинтересованности в потреблении информации и не находящиеся в постоянном контакте с агентами поля политики, представляют собой так называемое общество (болото), т. е. ту часть населения, которая находится в постоянной дискоммуникации с властью. Причем эта деполитизированность может быть обусловлена как внутренними позициями людей, так и отсутствием у них технических возможностей для поддержания информационно-политических контактов. Другая часть населения, или так называемая общественность, только изредка, в основном в кризисной ситуации вступает в информационный контакт с властью. И только меньшая часть граждан, или так называемая публика, способна максимально использовать возможности медиакратии и постоянно находиться в коммуникации с властью, позиционируя свое мнение и влияя на принятие государственных решений.

С учетом наличия всех трех категорий граждан медиакратия порождает и новые формы политического участия, помогающие выявлению и манифестации интересов населения. К ним можно отнести медиаопросы, интернет-плебисциты, деятельность структур теле- и видеодемократии (например, в виде замены двух- или трехпартийной системы системой вещания соответственно на двух или трех общегосударственных каналах) и др. Обобщенные формы такой постепенной реорганизации пространства политики демонстрирует «электронное государство», институализирующее политические функции интернета, и стремящееся открыть для общественности максимум возможной информации о деятельности структур власти и управления, расширить применение информационных технологий при проведении выборов, организации управления кризисными ситуациями, борьбы с коррупцией и т. д. При этом у государства всегда имеется возможность информационно отсечь население от сведений, касающихся конфиденциальных вопросов. Так что в медиакратии часть распространяемых властью сообщений не нуждается в одобрении общественного мнения и функционирует на основе односторонней коммуникации (без обратной связи). Структуру медиакратии составляют два основных компонента: технический (представляющий собой сеть разнообразных средств и каналов передачи сообщений при помощи разнообразных (рекламных, пропагандистских и пр.) способов поддержания коммуникаций), а также субъектный (характеризующий набор политических акторов, взаимодействие которых и определяет содержание медиакратии).

Что касается технического компонента, то его содержание в основном предполагает обеспечение распространения сведений и поддержание коммуникаций на основании использования передовых кибернетических средств с использованием возможностей световолоконной техники, спутниковых систем, робототехники и т. д. Другими словами, медиакратия могла сложиться и может развиваться только на основании передовых электронных средств передачи информации. Субъектная составляющая медиакратии характеризуется наличием особого круга носителей массовой информации, модераторов публичного дискурса. К ним, как правило, относятся: официальные институты государства в сфере исполнительной, законодательной и судебной власти, представленные информационными заявлениями их лидеров или руководителей, а также активностью информационных отделов по связям с общественностью отдельных институтов; государственные СМИ (центральные и региональные); независимые СМИ (центральные, региональные, местные); оппозиционные СМИ (центральные, региональные, местные); информационные органы корпоративных структур (партий, общественных объединений, движений, групп интересов); зарубежные СМИ; профессиональные консалтинговые и рекламные агентства; рекламодатели, спонсоры, медиамагнаты (обладающие собственными возможностями манифестации своих мнений и интересов на информационном рынке); политически активная часть населения, постоянно взаимодействующая с властью («публика» или «внимательная общественность» — Лазарсфельд); «общественность» (та часть населения, которая эпизодически вступает в коммуникацию с властью на политическом рынке).

Системообразующим для медиакратии актором являются СМИ. Собственно, их активность в сфере власти и позиционирование как института представительства гражданских интересов стала источником формирования медиаполитики как одного из направлений эволюции публичной сферы и соответственно причиной возникновения медиакратии. Будучи институтом оперативного реагирования на изменение социальной ситуации и обладая возможностями установления контактов с массовыми аудиториями, СМИ при своем зарождении стали конкурировать, а впоследствии и вытеснять более формализованные гражданские структуры (и прежде всего партии) из числа политических посредников, медиаторов пространства власти. И если раньше партийная печать была, к примеру, инструментом партий, то в настоящее время массовая печать стала ведущим звеном в отношении с партиями. Иными словами, успех последней на выборах зависит от возможности презентации партийных позиций в печати и на телевидении, радио. Инициированная СМИ медиаполитика существенно изменила не только стиль, но и процедуры формирования государственных органов, процесс отбора правящей элиты, проведения основных политических кампаний в государстве. Например, на выборах люди зачастую ориентируются не на программы кандидатов и их партийную принадлежность, а на то, что и как покажет телевидение о жизни и деятельности кандидата, какие сведения о качествах этого человека появятся в газетах. Обозреватели популярных изданий, телекомментаторы, ведущие репортеры и специалисты по рекламе стали видными выразителями общественного мнения, войдя тем самым в круг интеллектуальной политической элиты. Став одним из самых привлекательных механизмов политического участия и для рядовых граждан, СМИ превратились в одного из наиболее эффективных в настоящее время посредников населения в отношениях с властью. Благодаря определенной открытости, оперативности в формулировании оценок и позиций, своим возможностям в отображении интересов и чаяний самых разнообразных групп и слоев населения, СМИ существенно влияют и даже модифицируют правила политической игры, формируют новые отношения между верхами и низами. Формирование медийных рынков изменило не только электоральные процессы, технологии, но и людей, участвующих в выборах. Как политический институт СМИ выполняют целый ряд специфических функций. В частности, они дают людям возможность узнавать о происходящем в стране и мире, учат их распределять политические проблемы по степени важности, транслируют их интересы в сферу власти, формируют политические предпочтения граждан и их поддержку тем или иным политическим проектам. В этой связи СМИ вынуждены способствовать критическому анализу деятельности властей, формировать и поддерживать определенные политические традиции.

Место СМИ в медиакратии обусловлено и их возможностями формировать повестку дня в политическом дискурсе и оказывать влияние на механизмы принятия решений. Однако, как свидетельствуют многочисленные исследования М. Маккоумза, Д. Шоу, Э. Роджерса и других ученых, деятельность СМИ по рассмотрению общественных проблем и организации вокруг них дискуссии, связанных с воздействием на умонастроения граждан, не всегда вызвана их стремлением отражать интересы общества и давать людям объективную информацию. Это всегда вызывает потребность как со стороны государства, так и общества влиять на их информационную деятельность, задавать через СМИ собственные приоритеты в выдвижении и толковании политических проблем. С другой стороны, присущая СМИ оперативность публикаций, формулировок звучащих в теленовостях оценок неизбежно предполагает повышение активности и центров власти. Иными словами, при медиакратии власти в первую очередь обязаны следить за реакцией населения на те или иные события. Так что перед лицом столь мощного оппонента государство стремится так решать задачи согласования интересов, чтобы оперативно и конструктивно реагировать на мнение общественности. Если исторически СМИ проникали на политический рынок как органы партийной печати, не только налаживая связи с населением, но и приучая рядового гражданина чувствовать себя участником общесоциальных процессов, осознавать свою принадлежность к государству и миру политики, то в настоящее время их политические функции и возможности чрезвычайно расширились. Если в условиях становления индустриального общества они выступали как форум для формулирования и выражения общественного мнения, являлась при этом важнейшей частью борьбы за представительную систему демократического правления, то в постиндустриальный период их роль стала весьма и весьма диверсифицированной: их плюрализм предполагает и нейтралитет, и деполитизацию, и занятие идеологических позиций. Являясь главными «разогревателем» общественного мнения, стимулирующим его активность по общественно значимым вопросам политического развития, СМИ в равной мере могут как спровоцировать массовый протест, политический скандал, кризис в отношении власти и общества, так и предотвратить развитие конфликта, сделав, к примеру, доступной для общества соответствующую информацию. СМИ могут осуществлять мониторинг действий властей, а могут и заменить контроль за властью их огульной и неконструктивной критикой. Коротко говоря, по мере развития медиаполитики и становления медиакратии СМИ превратились в обоюдоострую систему контроля над поведением и сознанием как власти, так и населения. Так что, взять под контроль деятельность СМИ и заставить их действовать в исключительно выгодном для себя направлении не могут ни власть, ни общество. В лучшем случае они лишь частично могут направлять деятельность отдельных газет, телеканалов или радиостанций. Практика показала, что это особая, относительно самостоятельная и автономная структура, которая занимает свое исключительное место в обществе и системе организации власти. Не случайно T. E. Кук отмечает, что СМИ функционируют как политический институт, выполняющий посредническую функцию, но к лучшему это или к худшему, отнюдь зависит не только от общественности. Однако, сохраняя свое положение мощнейшего инструмента целенаправленного конструирования политических порядков, СМИ постоянно провоцируют острую политическую борьбу элит с общественностью за контроль над ними. При этом такая борьба дополняется и внутриэлитарной борьбой за важнейшие печатные и электронные СМИ. Причем в тех странах, где результаты выборов могут существенно сказаться на направленности политического курса или даже изменении государственного строя, правящие круги используют все свои возможности и преимущества для того, чтобы не допустить лидеров оппозиции на ведущие телеканалы, запретить их печатные органы, оградить доступ к массовым газетным изданиям. Такого рода факты показывают, что конфликтные отношения внутри медиаполитики обусловливают и известную неопределенность развития медиакратии, возможность альтернативной эволюции политического процесса.

Основной причиной политической неподконтрольности СМИ является то, что этот институт одновременно включен в различные общественные подсистемы. Наряду с выполнением выше указанных политических функций СМИ одновременно являются элементом и управленческой, и образовательной систем, а также сферы бизнеса, и в каждой из этих областей они выполняют уже другие задачи. Например, в системе управления СМИ присваивают статус социальным проблемам, заставляют власти придавать своим решениям вид товарной и конкурентноспособной продукции, действуют в направлении опережающей диагностики социальных проблем, способствуют повышению этических стандартов в жизни общества, распространению чувств справедливости, сострадательности и гуманизма; в области образования и культуры СМИ способствуют социализации граждан и укреплению внутренней солидарности социума на основании распространения соответствующей информации и ценностей; в бизнесе медиа интересы связаны с получением прибыли от продажи различных сведений; в моральной сфере СМИ в основном занимаются «разоблачительной» журналистикой, доводящей до общественного мнения сведения об аферах, теневой жизни политиков, торпедирующих общественную мораль. Причем практикуемый ими стиль критики оппонентов нередко переходит принятые в общественном мнении приличия, а иногда и правовые ограничения. Характерно, что ряд исследователей и, в частности, Дж. Курран выделяет СМИ в зависимости от выполняемых ими функций в различных областях жизни: коммерческие (представляющие частный сектор), гражданские (отражающие интересы коллективных аудиторий, или же всего электората в целом), профессиональные (прежде всего представляющие мнения профсоюзов), общественно-рыночные (выражающие интересы групп потребителей), а также СМИ, представляющие общие интересы всего социума и охватывающие при этом огромную аудиторию, обеспечивающие возможность обсуждения общезначимых социальных проблем и дающие возможность личности соотнести свои позиции с точкой зрения большинства.

Понятно, что многие из этих функций прямо противоречат друг другу (например, усыпление активности граждан по проблемам, не устраивающим власть и работа в качестве своеобразного аналитического центра, интеллектуального штаба, мозгового центра общества и государства). Более того, поскольку многие из этих корпоративных задач не согласуются ни с интересами властей или граждан, то и степень политической ответственности СМИ не является какой-то определенной величиной. К примеру, преследуя коммерческие цели и обнародуя конфиденциальную информацию, СМИ могут спровоцировать правительственный кризис или даже межгосударственный конфликт. Однако отсутствие законодательных нарушений лишает власти возможностей преследования этих изданий. Без каких-либо значимых для себя последствий СМИ могут погасить и общественную дискуссию по тем или иным социально значимым вопросам. Одним словом, многоцелевое отношение СМИ к распространению массовой информации может способствовать то поддержанию, а то и разрушению их коммуникации с обществом или государством. Акцентируя внимание на центральной роли СМИ в структуре медиакратии, тем не менее было бы ошибкой говорить об их политическом всесилии. Такое влияние возможно лишь по отношению к тем людям, для которых СМИ являются единственным и основным источником сведений. Как указывает ряд ученых, люди в основном используют информацию СМИ для подкрепления своей позиции (Дж. Кланнер). А ряд теоретиков не без оснований полагают, что СМИ не столько влияют, сколько ставят вопросы для разворачивающегося дискурса. Еще более жесткой по отношению к СМИ позицией является точка зрения тех, кто настаивает на дифференцированном характере оценки воздействия этого типа информации на человека. Так, американцы А. Фестингер и Н. Маккаби предложили даже теорию «сопротивления убеждающей коммуникации», полагая, что индивид обладает высокой защищенностью от такого типа информирования. А американец Дж. Зеллер указывал на то, что влияние СМИ с увеличением числа сообщений и интенсификацией коммуникативных связей может спадать, поскольку человек просто не успевает реагировать на этот вал информации. Усиления же их влияния можно ожидать лишь при согласовании и сходстве позиций коммуникатора и реципиента, совпадении характера информации с традициями, архетипами и культурными нормами, которых придерживается последний. Так что наиболее рациональной можно считать оценку тех ученых, кто полагает, что СМИ в большей степени усиливают имеющиеся у граждан мнения, нежели изменяют их суждения и тем более поведение (Мендельсон, О’Киф, Патерсон, Макклар).

 Степень воздействия СМИ на людей зависит и от категорий граждан, и от того, являются ли СМИ проправительственными, оппозиционными или же независимыми, т. е. тех органов печати или телевидения, которые решают политически разные, в том числе и противоположные задачи на информационном рынке. Специфический оттенок возможностям СМИ придает деятельность их центральных и периферийных структур. В частности, во многих демократических государствах на местах власть может контролироваться оппозиционными силами и соответствующими СМИ, что нередко выражается в создании информационных барьеров для телетрансляций центральных каналов и препятствий для центральной прессы. При этом в структуре местных СМИ могут отсутствовать свои телеканалы, печатный рынок заполняться только местными изданиями и т. д. Все это показывает, что медиакратия может представлять из себя достаточно дифференцированную организацию власти. Присущие ей правовые ограничения, регламентирующие деятельность СМИ и устанавливающие строгие ограничения на распространение публичного слова, могут частично снимать остроту противоречий функций медиа, но не всегда. В любом случае можно видеть, что свобода действий СМИ в пространстве политики неабсолютна. Как передатчики общественных интересов и творцы политики, они должны руководствоваться не зависящими от их политических предпочтений интересами всего общества. Именно их защите должны быть подчинены информационные тактики и стратегии, восприниматься частные и разнообразные интересы и мнения. В этом смысле в их деятельность может и должно вмешиваться правительство, чтобы сохранить эти приоритеты и ценности, предотвратить политику от разрушительных последствий деятельности массмедиа, пытающихся монополизировать информационное и политическое пространство. Учитывая богатство медиаполитики, присущих ей конфликтов, особенностей и прочее, можно выделять различные типы медиакратии.

В настоящее время можно говорить о существовании двух ее достаточно противоположных типах: постдемократической и протодемократической. Первый тип характерен для индустриально и демократически развитых западных стран, а второй для государств, чьей задачей еще является построение демократических порядков. Природа этих двух медиакратий одна и та же. Это и использование мощных современных технотелемедиумов для налаживания массовых коммуникаций, превративших политику в медиапроцесс; и виртуализация политического пространства и возникновение гиперреальности; и новое политическое позиционирование СМИ; и синтез информационных и развлекательных сообщений в массовом инфопотоке, а также ряд других качественных изменений в сфере политической конкуренции за государственную власть. Однако политические последствия применения технических инструментов властвования различны. Например, в России, в отличие от Запада интернет пока еще не стал средством массовой информации и его использование в настоящее время в основном замыкается на обслуживании профессиональной коммуникации, т. е. взаимосвязей экспертов, аналитиков, профессиональных политических деятелей, работников государственной службы. Для протодемократической версии медиакратии характерна бесконтрольность рынка политических сообщений, что в значительной степени превращает формы кибер-коммуникации в источник инициации информационных войн и кампаний. В таких странах шире распространен сетевой компромат, киберинициация конфликтов, распространения сообщений, используемых для политических провокаций и экстремистских вылазок. Учитывая отсутствие демократических традиций в таких обществах, политический резонанс такого рода явлений неизмеримо выше, нежели в странах Запада. Несмотря на появление технически более совершенных и расширяющих возможности политического участия населения инструментов, формы прямого сетевого представительства интересов или кибердемократия так и не получили сколько-нибудь заметного развития в переходных системах. И если на Западе использование этих средств взаимодействия власти с обществом уже потянуло за собой трансформацию законодательноправовых отношений, то в переходных обществах, несмотря на использование интерактивных форм политической коммуникации, этот способ общения граждан с властью явно «проседает», оставляя свои политические ресурсы для следующего этапа развития общества. При таком типе медиакратии элементы демократии on-line и электронного правительства существуют сегодня скорее как рекламный облик отдельных структур власти, нежели повседневное явление. Это скорее прототип нового по характеру взаимодействия власти и общества, маркер, по которому можно проверять собственный путь политической эволюции. В то же время в западных странах медиакратические инструменты уже встроены в политическую повседневность, воплотив предсказания многих теоретиков о создании «передового демократического общества», «теледемократии» и развитии третьей эпохи демократии, создаваемой на основе использования новых коммуникативных технологий (Л. К. Гроссман). В решающей степени эти слабости обусловлены необходимостью построения в этих странах демократических порядков, которые явно опережают медиакратические формы. Так что в конечном счете протодемократическая медиакратия демонстрирует, что медиаструктуры еще не являются простым и надежным инструментом влияния на власть, средством защиты индивидуальных интересов граждан. Более того, медиапорядки усиливают систему элитарного доминирования, дистанцирования граждан от правящего класса. А вот приоритетным и определяющим политический облик системы власти стало расширение возможностей правящего слоя для укрепления своих позиций и интересов. Отсутствие традиций демократии в переходных системах, пресс крупного бизнеса, еще не ставшего полноценным элементом гражданского общества, превратили медиакратию не в форму усиления профессионализации и ответственности элит или повышения самостоятельной роли граждан в публичной сфере, а в форму дистанцирования власти и гражданина, нарастающей самоизоляции правящего слоя. Поэтому сегодня центральная роль коммуникаций в основном отражает завоевание правящим классом новых социальных позиций и возможностей в обществе. При этом она также демонстрирует и одновременное снижение статусных возможностей рядовых граждан в использовании политических механизмов для реализации своих целей. Правда, следует отметить, что наряду с этими внутренними процессами развития медиакратии, неизбежно происходит постепенное втягивание переходных систем в глобальный мир. Возможно, такое встраивание в ту среду мировой политики, где доминирующие тенденции и стандарты развития задают страны с мощными демократическими традициями, и сможет со временем ограничить элитарные тенденции протодемократической медиакратии. Однако в любом случае следует видеть, что глобальный мир является ныне ареной взаимодействия медиакратий, сохраняющих не просто разный политический потенциал, но и содержащих различные векторы будущей эволюции. Более специфические различия медиакратий указанного типа задаются конкретными правящими режимами отдельных государств. Оценивая первые формы становления медиакратий, можно констатировать историческую незавершенность этого проекта. И даже используя гипотетические формы мышления, трудно сказать, насколько быстро этот тип власти укоренится в обществе, обретет системные качества.