Что дадут три новых проекта сирийского урегулирования?

Трансформация кровопролитного внутрисирийского конфликта в такой, в котором основными противостоящими сторонами стали, с одной стороны, самые радикальные джихадисты в лице «Исламского государства» и «Джабхат ан-Нусра», с другой – правительственные силы, побуждает значительную часть глобальных и региональных игроков подвергнуть пересмотру свою стратегию в отношении Сирии. По цитируемым Джэймсом Траубом («Форин полиси» 25 ноября с.г.) словам Дэвида Харланда, главы женевского Центра гуманитарного диалога, неправительственной организации, активно работающей в самой Сирии, и его сотрудника Нира Розена,«командиры мятежников уже согласились с тем, что уход Асада не может быть предварительным условием для переговоров.» А Розен полагает, что «зарубежные покровители мятежников, включая саудовцев, начали приходить к тому же заключению».

Иначе говоря, утверждает Трауб на основании слов собеседников, Асад «не уйдет в ближайшее время, если вообще уйдет когда-либо». Суть вопроса здесь состоит в том, что сохранение Асада и его режима рассматривается как способ сохранения самого сирийского государства, которое в ином случае может превратиться в новое Сомали. В концентрированном виде Харланд излагает этот аргумент в следующей формулировке: «Лучше иметь режим и государство, чем не иметь государства».

Изменения стратегического характера, происшедшие на сирийском «театре военных действий», и явная пробуксовка прежних планов урегулирования конфликта в последние месяцы вызвали к жизни немало новых, наделавших переполох в СМИ инициатив со стороны международных игроков. Среди них можно назвать, в частности, российский план проведения межсирийской встречи в Москве, план специального посланника генерального секретаря ООН по Сирии Стаффана де Мистуры по «замораживанию» боевых действий, начиная с одного района, и план «локальных прекращений огня» (local ceasefires), разработанный Центром гуманитарного диалога во главе с вышеупомянутым Харландом.

Конкурируют ли между собой эти три плана или они могут дополнять друг друга? Какой из них имеет больше шансов на реализацию? Приведет ли она к возобновлению начавшегося, а затем прекратившегося – с окончанием «Женевы-2» – мирного процесса?

Москва, которая в своей политике в отношении сирийского конфликта изначально исходила из необходимости примирения сторон, выдвигая собственные идеи, не отвергает и никаких иных миротворческих проектов (естественно, кроме тех, которые начинаются с мантры «Асад должен уйти»).

Хотя детали московской инициативы пока не преданы огласки, основные ее элементы можно понять из заявлений официальных лиц и информации о дипломатических контактах. В частности, еще 20 августа (по сообщению ИТАР-ТАСС, представитель Совета сирийских племен Аббас Хабиб заявил на пресс-конференции о предложении заместителя главы российского МИД и спецпредставителя президента РФ по Ближнему Востоку и странам Африки Михаила Богданова «созвать предварительную конференцию, консультативную встречу в России для того, чтобы межсирийская конференция потом переехала в Дамаск и там бы участвовали и шейхи племен». Шейхи с эти согласились. Хабиб тогда утверждал, будто бы «предварительная встреча может пройти в Москве, а потом в Сирии в расширенном составе».

В дальнейшем идея получила новое развитие. Как сообщалось на официальном сайте МИД РФ, 20 ноября с.г. М. Богданов принял представителя сирийского оппозиционного Фронта за перемены и освобождение Кадри Джамиля. Состоялся «обмен мнениями относительно российской идеи проведения в Москве консультативной встречи представителей сирийской оппозиции в интересах содействия запуску инклюзивного межсирийского переговорного процесса на базе Женевского коммюнике от 30 июня 2012 г.».

А незадолго до этого, 7 ноября стало известно о приезде в Москву бывшего лидера сирийской политической оппозиции Ахмеда Муаза аль-Хатыба. Как сообщил Богданов, на переговорах с Лавровым обсуждалась «возможность возобновления межсирийских переговоров». По словам заместителя министра, «был вполне конструктивный разговор по поводу необходимости перевода сирийского конфликта в русло политического процесса». И далее: «В этой связи разговор шел о том, что надо возобновлять межсирийский диалог при содействии внешних игроков – России, США, основных региональных стран – Ирана, Саудовской Аравии, Турции, Египта». Существенным здесь было то, что Хатыб поддержал выдвижение на первый план двух задач – борьбы с «Исламским государством» и примирения конфликтующих сторон – правительства и оппозиции. Мне представляется крайне важным то, что российский МИД рассматривает  проект «Москва-1» не как альтернативу женевскому процессу, а как мостик к работе по подготовке «Женевы-3.» При этом переговоры в ходе «Москвы-1» предполагалось вести на основе Женевского протокола. Российские аналитики заключили, что в Москве сначала соберутся согласившиеся приехать на встречу представители сирийской оппозиции, которые сопоставят свои позиции, а потом состоится их встреча с делегацией Дамаска. Можно было заключить, что на недавних переговорах с Сергеем Лавровым в Сочи 26 ноября министр иностранных дел Сирии Валид Муаллем озвучил согласие Дамаска с российским планом.

Показательно, что и Лавров, и Муаллем были едины в том, что не существует силового решения конфликта в Сирии. Но при этом Лавров заявил, что «новой Женевы-2 не будет». Смысл этого утверждения был пояснен следующим образом: «Если вы рассчитываете, что будет объявлена конференция наподобие той, которая была созвана в Монтре в январе этого года с участием 50 с лишним государств, тысячи журналистов, софиты, то такой конференции не будет.»

Одновременно с продвижением своего плана «Москвы-1» Россия продолжает поддерживать план «заморозки» де Мистуры. Устами министра Муаллема его поддержала и Сирия. Ранее президент Башар аль-Асад заявил, что план де Мистуры «заслуживает изучения». Сам де Мистура обозначил в нем следующие три основных пункта: «Первый из них – необходимость сфокусироваться на реальной угрозе терроризма, как определено в резолюциях Совета Безопасности. Второй – уменьшить насилие… Третий – через снижение уровня насилия попытаться дойти до максимально большого числа людей в Сирии и за ее пределами, которые страдают от этого продолжающегося конфликта, и через это, по возможности, заняться им, использовав план как строительный материал для политического решения.»

При этом в качестве первого объекта «заморозки» был избран город Алеппо, «символ культуры, мультикультурного, религиозного и исторического наследия Сирии.» Но мне кажется, что не менее значимая причина выбора Алеппо состоит в том, что там нет отрядов радикал-джихадистов, ведь в соответствии с планом специального посланника генсека ООН все базирующиеся здесь отряды, как правительственных сил, так и оппозиции, не только сохранят контроль над занимаемой ими частью территории, но и оставят у себя оружие.

Собственно, в этом состоит одно из главных отличий между планом де Мистуры и уже реализовывавшимися в прошлом планами «локальных прекращений огня», например, в Хомсе в феврале этого года, которое было интерпретировано некоторыми оппозиционными силами как сдача ими позиций режиму. Отсюда и некоторые противоречия, которые просматриваются между планом «заморозки» и «планом Харланда». Я уверен, что сам де Мистура не случайно подчеркнул, что концепция «заморозки» отличается от предыдущих прекращений огня и предлагает «новый способ достижения деэскалации насилия.»

 Что же касается «плана Харланда», то недавно Дэвид Игнатиус в «Вашингтон пост» прокомментировал утечку некоего документа, который излагает этот план заключения серии локальных перемирий. Здесь тоже предполагается, что они впоследствии приведут к процессу политического примирения. Некоторые эксперты считают, что никакой утечки документа не было, а он был, возможно, вброшен в СМИ авторами для того, чтобы привлечь к нему внимание. Интрига состояла в том, что вслед за этим Харланд передал Джеймсу Траубу (написавшему об этом статью в «Форин полиси») подробный доклад о проекте. Он остается пока закрытым, поэтому Трауб не цитирует его, а лишь объясняет основные положения. По Траубу, этот план, свою очередь также поддержанный сирийскими властями, должен в перспективе «привести к окончанию войны, полноценной реформе конституции и выборам под международным наблюдением.»

Гегель утверждал, что история коварна и что действия людей не приводят к тем результатам, на которые они рассчитывают. Не хотелось бы, чтобы саркастическое наблюдение немецкого философа оказалось применимым к судьбе планов, рассчитанных на спасение многострадальной Сирии и ее государственности.