Российско-грузинский кризис (январь-август 2008 г.)
Завершение боевых действий в Южной Осетии является определенным рубежом не только в российско-грузинских отношениях, но и в создании новой геополитической реальности на постсоветском пространстве. Уже с начала 2000-х годов постепенное восстановление политико-экономической мощи России объективно и все интенсивней влияло на структуру взаимоотношений, сложившихся в 1990-е годы на просторах СНГ и в Прибалтике при непосредственном участии США, ЕС и НАТО.
Противоречия из года в год накапливались, прорываясь в очередную «цветную» революцию или «газовую войну».
Ситуация осложнялась тем, что нарастание противостояния между правящими элитами России, с одной стороны, и Украины, Грузии и некоторых республик бывшего СССР, с другой, только внешне имело межгосударственный формат, а, по сути, в своей основе сохраняло и развивало глубинные проблемы между Москвой и Западом.
До недавнего времени медленный процесс переформирования геополитики постсоветского пространства носил в основном политический и экономический характер, не скатываясь, как случилось, например, в Югославии, в силовое русло. Своеобразный политический и экономический «скачок» – «переход количества в качество» – рано или поздно должен был состояться, и внимательное наблюдение за процессами на постсоветском пространстве позволяло прийти к выводу, что изменение общей структуры взаимоотношений между странами СНГ произойдет на основе коренного переформатирования российско-украинских отношений, как наиболее важных и во многом определяющих ситуацию в Восточной Европе. Однако «прорыв» случился в Закавказье – территории, где противоречия между Россией и Западом на фоне глобального энергетического кризиса оказались в наибольшей степени политизированы и в какой-то степени идеологизированы.
Облет 8 июля 2008 г. российской штурмовой авиацией позиций грузинской армии у ворот Цхинвали стал индикатором неуклонного скатывания к вооруженному конфликту. Кроме того, использование боевой авиации для контроля над обстановкой продемонстрировало, что коммуникации между политическим руководством России и Грузии прерваны.
Начавшееся через месяц наступление грузинской армии на Цхинвали оказалось своеобразным итогом полугодового периода попыток остановить общую деградацию российско-грузинских отношений.
Обозначившись в начале текущего года, этот непродолжительный период явился следствием состоявшихся 5 января 2008 г. в Грузии внеочередных президентских выборов. Стоит напомнить, что Россия принципиально проигнорировала как предвыборную кампанию, так и сами выборы, что вряд ли было продуктивно. Хотя голосование граждан Грузии не принесло сенсации, априори оно позволяло отформатировать российскую политику по отношению к Тбилиси и поставить перед грузинским руководством четкие условия нормализации контактов между странами. Был упущен момент, когда определенное время переизбранный президент был вынужден использовать примирительную риторику в отношении России, что в принципе и случилось.
Выступая на своей инаугурации, он заявил о готовности «протянуть руку партнерства нашим северным соседям. Мы должны дружить, должны быть близки друг другу»[1]. Фактически М.Саакашвили призвал приступить к формированию роcсийско-грузинских отношений с «чистого листа», что, несмотря на огромный пласт позитивной совместной истории, но крайне негативного политического настоящего, было сомнительно, однако теоретически не исключало не только процесса возвращения к полноценным межгосударственным отношениям, но и плодотворного российско-грузинского диалога. Однако вместо диалога, с элементами торга, российское руководство в апреле 2008 г. в одностороннем порядке отменило все ограничения на торговые отношения между странами, сняло транспортную и коммуникативную блокаду республики со стороны Российской Федерации.
Оздоровления отношений между Москвой и Тбилиси не состоялось. Грузинское руководство восприняло уступки со стороны Москвы как проявление слабости России, ее податливости на жесткую критику со стороны НАТО, США, ЕС и усилило политический нажим на Москву. В результате к апрелю 2008 г. в российском политическом классе ощущались разочарование и определенная усталость от эмоциональной и во многом провокационной политики грузинских властей […].
В то же время главный пункт наших разногласий – решение судьбы самопровозглашенных государств, возникших на территории грузинских автономий, объективно потребует наличия постоянного центра коммуникаций с грузинским руководством […].
Сейчас уже очевидно, что российско-грузинские отношения потеряли автономность и оказались составным компонентом сложной мозаики взаимоотношений между Москвой, с одной стороны, и Вашингтоном и Брюсселем – с другой.
США и Евросоюз считают, что вопрос с геополитическим выбором в Грузии решен окончательно и бесповоротно, что между тем является ошибкой и индикатором того, что Вашингтон и Брюссель сохраняют статичный и во многом иллюзорный взгляд на уровень развития грузинского истэблишмента и гражданского общества.
Однако и в российском экспертном сообществе вполне устоялось мнение, что грузинский политический класс решил для себя проблему геополитического выбора. Твердая ориентация на Запад, НАТО, ЕС, безусловная поддержка политики США в мире и в регионе, жесткая антироссийская внешняя политика и внутриполитическая риторика, даже внешнее копирование политической символики западного мира формально не оставляют иных точек зрения, помимо той, что Грузия окончательно перешла под контроль НАТО. Стоит напомнить, что на состоявшемся вместе с выборами президента референдуме о вступлении Грузии в НАТО 73% проголосовавших высказались за вхождение своей страны в Северо-Атлантический альянс.
Между тем главная причина резкого поворота грузинского политического класса на Запад заключена в невозможности решить как своими силами, так и при помощи Российской Федерации, проблему территориальной целостности своей страны. Долгое время грузинские правящие круги ждали от российского руководства решения в свою пользу судьбы самопровозглашенных государств Абхазии и Южной Осетии, не проявляя со своей стороны желания пойти на серьезные, если не фундаментальные, уступки Сухуми и Цхинвали. Многолетняя жесткая критика Москвы, не желающей выходить из формата московских соглашений 1994 г. и «отбивать» для Грузии Абхазию и Южную Осетию, постепенно искоренила пророссийские силы в республике и сделала поворот на Запад политически безальтернативным.
Однако изначально было в высшей степени сомнительно, чтобы НАТО и США, на мощь которых до августа 2008 г. грузинский политический класс возлагал все свои надежды, позволили бы втянуть себя в военную авантюру в грузинских автономиях, где почти все население является гражданами России. Рано или поздно понимание данного факта, а следом и глубокое разочарование, уже начав проникать в сознание грузинских протоэлит после «августовской войны, несомненно, вызовет новый «откат», но уже с западного направления. В целом подобного рода «маятниковые» геополитические маневры характерны для государств-лимитрофов, к которым можно смело отнести и Грузию […].
Опора на США и, в определенной степени, на Евросоюз, позволила президенту Грузии не только пройти сложный для него период осени–зимы 2007–2008 годов, выиграть президентские и парламентские выборы, но и укрепить свою власть в республике, не оставив политическим оппонентам каких-либо реальных перспектив на удаление его с поста главы грузинского государства. Одним из слагаемых внутриполитического успеха грузинского руководства явился частичный перенос ответственности за возвращение в состав Грузии мятежных автономий с М.Саакашвили на западных союзников. Грузинский политический класс считал, что сохранение территориальной целостности Грузии стало главной задачей Запада […].
Сочетание монопольного контроля США над внешней и внутренней политикой Грузии с попытками создания «модельной» для всего постсоветского пространства демократии придает особое значение «грузинскому эксперименту». Ноябрьский 2007 г. политический кризис, итоги президентских и парламентских выборов 2008 г. продемонстрировали, что американская политика «демократизации» стран – наследниц советских союзных республик не лишена противоречий и определенного политического лицемерия. Постепенно теряя демократическую пассионарность, политика США на постсоветском пространстве все больше склоняется к реализации задач установления политического и военно-стратегического контроля и закрепления собственной сферы влияния. Данный алгоритм заставляет оказывать поддержку любой политической силе, декларирующей приверженность к демократическим ценностям и демонстрирующей возможность контролировать в данный момент конкретную территорию и население.
Стоит напомнить, что присущая внешней политике США демократическая пассионарность не мешала и не мешает Вашингтону достаточно лояльно относиться к вполне авторитарным режимам в Азербайджане, Казахстане или Туркмении, хотя и подвергая их периодически во многом ритуальной критике в Конгрессе США и американских неправительственных организациях и фондах.
Прозападный курс Тбилиси пока не сказался на радикальном повышении жизненного уровня населения. Безусловно, постепенное развитие транзита энергоносителей из Каспийского региона (ввод в строй газопровода из Азербайджана в Турцию, появление казахстанского нефтяного терминала на Черноморском побережье, стабильная деятельность нефтепровода Баку–Джейхан) будет способствовать росту грузинской экономики и доходов населения. Однако считать, что грузинская экономика преодолела длительный период деиндустриализации, было бы рано […].
Грузия так и не вышла из стадии «проблемной» страны – она не стала экономически самодостаточным государством, и ее продукция пока не востребована в достаточном объеме на мировом рынке, демократические процедуры подвергаются постоянным угрозам со стороны быстро развивающегося авторитарного тренда, внешняя политика Грузии не носит самостоятельного характера, внутренний политический дискурс продолжает сохранять геополитический контекст, грузинский политический класс пока не готов предложить электорату новых лидеров, претендующих на новый, оригинальный план по выводу страны из стадии перманентного социально-экономического кризиса, решению проблем сепаратизма и укреплению грузинской государственности.
Несмотря на то, что Россия не проводит активной политики на политической арене Грузии, Россия, как политический фактор, остается полноценным и важнейшим, но пассивным компонентом внутриполитической жизни Грузии. В данном случае можно говорить о своеобразном феномене: Россия до августа 2008 г. стала универсальной причиной для объяснения любых политических и социально-экономических проблем, своеобразным «дежурным блюдом», активно используемым как властью, так и оппозицией, для привлечения внимания к любому факту или политическому событию внутри Грузии и на внешней арене.
К вполне лимитрофной традиции создания имиджа «осажденной крепости» и образа «постоянного внешнего врага», прилагающего невероятные и изощренные усилия для «уничтожения суверенитета», «разрушения государственности Грузии изнутри»[2], а затем и «аннексии» Грузии, стараниями ее правящих кругов был прибавлен псевдо-идеологический конфликт между Москвой и Тбилиси. В последние годы грузинское руководство активно позиционировало Грузию не только как одно из влиятельнейших государств как на постсоветском пространстве, так и в Евразии, но и в роли своеобразного «маяка демократии», оказывающего глубокое «демократизирующее» воздействие на Россию. «Все это способствовало избавлению зависимости от России и признанию Грузии как состоявшегося, быстрыми темпами развивающегося, правда, с двумя неурегулированными конфликтами, но все же государства с демократическими ценностями, что так сильно не хватает самой России, государству, которое никак не откажется от своей цели поработить Грузию»[3]. Стоит отметить, что функция регионального «демократизатора» активно «продавалась» Вашингтону и Брюсселю.
Объективно внутренняя и внешняя политика современной Грузии вполне укладывается в обновленную теорию лимитрофной политики. Действительно, основные признаки лимитрофии в Грузии представлены в полном объеме:
– политический класс, вполне реально оценивая крайне скудные экономические и ресурсные возможности для строительства полноценной, самодостаточной и одновременно интегрированной в мировой рынок экономики, вынужден искать варианты элементарного «выживания», мобилизуя, прежде всего, геополитические и внешнеполитические факторы, способные привлечь внимание мировой общественности и создать эффект «востребованности» великими державами[4];
– быстро укоренившиеся традиции русофобии, что является традиционным и, видимо, естественным компонентом для малых, в масштабе Евразии, наций, оказавшихся на российской и европейской периферии. Выбор этнонационализма, форматированного в русофобию, в качестве основы национальной идеологии[5];
– стремление к использованию ресурсов России и российского рынка в привилегированном или субсидированном формате, навязывание внерыночных форм экономических связей с РФ с привлечением внешнеполитических факторов и внешних сил (ЕС, США); всемерное сохранение традиций экономического иждивенчества;
– явно завышенное восприятие своего транзитного положения, попытки занять роль международных посредников между Россией и Европой, а также иными регионами Евразии. («Потеря тотального контроля над Грузией, над государством, которое является хребтом геополитического пространства Кавказа, разумеется, не входит в планы Кремля. Россия понимает, что Грузия на Кавказе является ключевым государством в геополитическом и геоэкономическом плане. В частности, Грузия составляет реальную угрозу российской эксклюзивности в поставках энергоресурсов в Европу, и там это тоже хорошо понимают. Россия не раз доказывала европейским партнерам не только нестабильность в соблюдении договоренностей в вопросе поставок энергоресурсов, но и использование положения в своих политических целях. Исходя из этого, Европа, разумеется, строит свои планы от избавления российской зависимости. А то, что в этом плане Грузия играет ключевую роль, ясно каждому»[6].)
– подмена реальной деятельности на внутреннем политическом поле антироссийской конспирологией, поисками российских «шпионов», «рук» Москвы, выявлением происков российских спецслужб, что в итоге приводит к разрушению слабого и восприимчивого к внешним воздействиям внутреннего политического поля, распространению в среде политических сил агрессивного психоза, что делает затруднительным, а зачастую невозможным появление долгосрочных политических коалиций и партийных блоков. В итоге, внутриполитическая жизнь, ориентируясь исключительно на внешние силы, заходит в тупик. Обрываются коммуникации между властью и оппозицией, создавая условия для привлечения великих держав и государственных образований (ЕС) в качестве посредников.
Начавшееся с осени 2006 года быстрое сокращение политического и экономического присутствия России в Грузии, сознательно совмещенное с завершением процесса вывода российских войск, привело к обострению ряда социально-экономических проблем, возложить ответственность за которые на Россию оказалось затруднительно, так как М.Саакашвили приложил максимум усилий для выдавливания России из Грузии.
Всплеск агрессивной политики Тбилиси в апреле – июле 2008 г. оказался естественным и логичным развитием авторитарной тенденции в политической жизни Грузии […].
Трудно отрицать и тот факт, что авторитарные тенденции в Грузии начинают доминировать, и страна находится на пути к латино-американскому варианту авторитаризма. В частности, до недавнего времени в республике никогда не ставили под вопрос итоги голосований, но январские президентские выборы завершились полномасштабными скандалами: обвинениями властей в «краже второго тура», по-явлении «миллиона» виртуальных избирателей и т.д., что позволяет оппонентам М. Саакашвили ставить под сомнение легитимность второго срока президента Грузии. Весенние парламентские выборы ознаменовались массовыми протестами и даже штурмом республиканской избирательной комиссии.
Однако, опираясь на армию, М.Саакашвили мог чувствовать себя совершенно спокойно. 7 ноября 2007 г. эту вскормленную США армию жители Тбилиси увидели в действии на столичных проспектах. Армия успешно справилась с функцией карателя. Что позволило ей через девять месяцев осуществить карательную экспедицию в Южную Осетию.
Возвращение Аджарии, улучшение дорог, наведение порядка в полиции, включая дорожную, и коммунальных службах, появление современных офисных и банковских зданий, оплаченных в немалой степени благодаря транзитному статусу республики, все-таки благотворно сказывалось на обстановке в стране, но не решило проблему поддержки легитимности власти М.Саакашвили. Эту проблему могла бы решить скоротечная и успешная военная операция против властей Южной Осетии или Абхазии, но годы внимательного наблюдения как за самим М.Саакашвили, так и за политикой США в Грузии позволяли с уверенностью прогнозировать, что М.Саакашвили не пойдет на конфликт без твердой, включая силовую, поддержки Вашингтона. Более того, существовала уверенность, что, несмотря на воинственную риторику и склонность к провокациям, грузинский президент в одиночку не решится на войну с самопровозглашенными республиками. Несомненно, он понимал, что рискует своим постом, который он может потерять в случае поражения, но победу на поле боя ему никто не мог гарантировать, кроме США.
Невозможность вернуть Сухуми и Цхинвали неуклонно порождало постоянный кризис легитимности, который можно было решить традиционным для постсоветских квазиэлит способом – мобилизацией перед угрозой «внешних врагов», опасностью «поглощения» более мощными соседями, «оккупацией» Россией и т.д. или удачной войной. Использование в качестве аргументной базы многосторонних связей, существующих между Россией и самопровозглашенными государствами, позволило довести степень «угрозы с севера» до абсурда, что ярко проявилось во время осеннего 2007 г. кризиса и весеннего обострения 2008 года, а в итоге закончилось катастрофой.
В итоге возникла внутриполитическая дилемма – уход от силового решения проблем с сепаратизмом гарантировал М.Саакашвили падение рейтинга и неизбежную потерю своего поста, но и война с Южной Осетией и Абхазией могла привести к поражению и, как следствие, потере должности президента республики. Ставка была сделана на США и на уверенность, что Россия, имеющая свои проблемы с северокавказскими автономиями, не решится на признание независимости Абхазии и Южной Осетии по косовскому образцу. Стоит заметить, что в последнем случае руководство Грузии рассуждало вполне здраво – трудно представить появление независимой и суверенной Южной Осетии рядом с Северной республикой в составе России.
Снятие в 2008 г. Россией экономических санкций с Абхазии, ввод железнодорожных войск в самопровозглашенную республику, наращивание миротворческого контингента, иные меры, расширяющие возможности вхождения Абхазии в российское экономическое пространство, продемонстрировали, что российское руководство все-таки использовало косовский прецедент в нелинейном, асимметричном варианте. Видимо, в российском руководстве возобладало мнение, что М.Саакашвили, не решившийся до августовской войны на выход из СНГ, не сможет ничего противопоставить стремлению Москвы «немного» поправить баланс сил на юге в сторону закрепления нынешнего статус-кво (о признании независимости самопровозглашенных государств в тот период речь не шла).
Новая политика России в Абхазии в апреле 2008 г. вернула российский фактор в политическую жизнь Грузии, консолидировала на анти- российской почве грузинский политический класс, резко подняла интерес к Грузии со стороны НАТО и ЕС, позволило М.Саакашвили поднять собственный рейтинг. Отсюда и готовность грузинского руководства к эскалации конфликта с Абхазией и Южной Осетией, что, скорее всего, несколько удивило российское руководство. В итоге, с апреля 2008 года российско-грузинские отношения приобрели характер полноценного кризиса, имеющего собственную логику и активно раскручивающегося с двух сторон.
Апрельские решения Москвы в отношении Абхазии загнали грузинское руководство в угол. Для Тбилиси случилось самое неприятное, что только могло произойти, – российские власти не признали Абхазию и Южную Осетию субъектами международного права, что было логичным после признания Западом независимости Косово, но открыли дорогу для экономического возрождения Абхазии. В данном случае грузинские власти не питают иллюзий – через несколько лет уровень жизни граждан Абхазии и Грузии будут отличаться на порядок и вопрос о возвращении территорий до р. Псоу будет закрыт навсегда.
Грузия приняла вызов и пошла на эскалацию противостояния. Политической основой для принятия силовых мер в отношении самопровозглашенных государств – мятежных грузинских автономий – явилась резкая активизация Грузии в преддверии саммита НАТО в Бухаресте. Провал попыток грузинского руководства войти в План действий относительно вступления в НАТО, видимо, настолько ободрило российское руководство, что на дипломатические эмоции Тбилиси в Москве перестали обращать внимание. Очевидно, не было учтено, что втягивание России в противостояние с Грузией является идеальным вариантом для закрепления власти в руках М.Саакашвили.
Началась война беспилотников, активизировалось прогрузинское диверсионное подполье в Абхазии, усилилась блокада Южной Осетии и, самое главное, Грузия втянула Россию в дипломатическое противостояние с США и Евросоюзом. Но в целом на каком-то этапе в Тбилиси возникла уверенность, что время для силового решения проблемы территориальной целостности Грузии пришло. Убежденность в поддержке со стороны США и НАТО была абсолютной.
Балансирование на грани кровопролития заставило российское руководство перейти к формированию политических формул. Одна из них родилась на июльской встрече министра иностранных дел России С.Лаврова и президента Абхазии С.Багапша: вступление Грузии в НАТО означает для Грузии окончательную потерю возможности вернуть в свой состав Абхазию и Южную Осетию. Парадокс состоит в том, что Грузия уже убедилась – нахождение вне НАТО также не обещает восстановление грузинской территориальной целостности.
Июльский 2008 г. визит госсекретаря США К.Райс в Тбилиси подтвердил неизменную поддержку Вашингтоном внутренней и внешней политики президента М.Саакашвили и оказался, как стало ясно сейчас, фактическим благословением грузинского руководства на силовое решение проблемы мятежных автономий.
Дж.Буш, учитывая сложную внутриполитическую ситуацию в преддверии президентских выборов, был объективно заинтересован в небольшой и победоносной войне руками армии, созданной республиканской администрацией. Не исключались и авантюристические устремления «протестировать» молодого российского президента Д.Медведева.
Учитывая, что, несмотря на внешнюю политическую экзальтированность, М.Саакашвили никогда не отличался холодной расчетливостью и решительностью, стоит предположить, что США поставили грузинское руководство в жесткое политическое расписание: Дж.Буш через несколько месяцев покидает Белый Дом, и на ближайшие год-полтора американскому истэблишменту будет не до Грузии; в декабре
2008 г. должен состояться решающий для Грузии саммит НАТО, куда республика должна была явиться с решенными территориальными проблемами. США практически не оставили выбора грузинскому истэблишменту.
Кроме того, нельзя исключать и давление проамериканской и более радикальной по отношению к решению проблемы непризнанных государств оппозиции режиму М.Саакашвили. Закрепившись у власти на идее территориальной целостности, М.Саакашвили рано или поздно пришлось бы выполнить свои политические обещания. Однако и здесь, на внутренней политической арене, роль США являлась определяющей.
Пролет российских штурмовиков, сорвавший 9 июля подготовленное вторжение грузинской армии в Цхинвали, вернул на политический подиум формулу: защита граждан России всеми доступными средствами независимо от территории, на которой они находятся. Фактически Тбилиси поставили перед фактом – вторжение в Абхазию или Южную Осетию будет воспринято в Москве как акт агрессии против России со всеми вытекающими для агрессора последствиями.
Однако «остудить» ситуацию проектами резолюций в Совете Безопасности ООН, облетами территорий самопровозглашенных государств российской авиацией и укреплением позиций миротворцев на границах автономий не удалось. Предлагаемое Россией соглашение о неприменении силы в отношении Абхазии и Южной Осетии в понимании грузинского истэблишмента означало зафиксированный документально отказ Тбилиси от своих бывших территорий. Стоит напомнить, что восстановление территориального единства Грузии является консолидированной идеей как грузинского политического класса, так и грузинского народа. В этих условиях подписание президентом Грузии предлагаемого Москвой соглашения грузинским обществом было бы воспринято формой предательства национальных интересов. В принципе, московские соглашения заключают в себе отказ от применения силы, и необходимость дополнительного соглашения вызывает сомнение.
Предлагаемая Грузией замена российских миротворцев на новые международные силы носила такой же тупиковый формат, как и российские предложения Тбилиси.
Война была неизбежной, и в ночь с 7 на 8 августа грузинская армия, обстреляв из «Градов» Цхинвали и расстреливая посты российских миротворцев, направилась на север, к границе России.
Появление вечером 9 августа в зоне конфликта частей 58-й армии означало неминуемое возмездие, и через двое суток грузинская армия стала разбегаться. Не спасли ситуацию и США, перебросившие 800 грузинских солдат из Ирака. Надежды М.Саакашвили на военную поддержку США и НАТО оказались беспочвенными. Разгром грузинской армии оставил М.Саакашвили без основы его власти. Отсюда и срочные попытки США быстро возродить грузинскую армию. Параллельно Вашингтон стремится воинственной риторикой компенсировать невозможность оказать своему союзнику реальную военно-стратегическую поддержку.
Востребованность антироссийской политики в Закавказье, где Запад последовательно занят конструированием альтернативного России южнокавказского энергетического транзитного «коридора», до определенного этапа обеспечит сохранение за М.Саакашвили роли «союзника» Вашингтона после поражения в Южной Осетии. Нет сомнений, что Запад предпримет срочные и поистине титанические усилия для быстрого восстановления грузинского военного потенциала (экономический ущерб от «августовской войны» незначителен) […].
Используя аналогии с авторитарными режимами на постсоветском пространстве и отмечая определенный авторитарный тренд в политике М.Саакашвили, можно сделать осторожный вывод, что если президенту Грузии удастся сохранить за собой поддержку Вашингтона, то его власти пока ничего не угрожает. В итоге, конфликт в Южной Осетии продемонстрировал, что политическая формула «хвост крутит собакой», применимая в 1960-е годы к отношениям между США и Южной Кореей, вполне актуальна и для современных отношений США и Грузии.
[1] ru.reuters.com/article/topNews/idRUGOG05033520080120
[2] Гварамия Г. «Кремлевские грузины» – новый феномен в борьбе против Грузии. http://www.apsny.ge/analytics/1193779689.php
[3] Там же.
[4] Суздальцев А. Лимитрофы. http://www.prognosis.ru/print.html?id=7960
[5] Крупкин П. На западном фронте без перемен. // http://www.apn.ru/publications/article17244.htm
[6] Г.Гварамия. «Кремлевские грузины» – новый феномен в борьбе против Грузии. http://www.apsny.ge/analytics/1193779689.php