Ислам и православно-мусульманские отношения в истории России

Память о славном боевом прошлом. Сейчас  многие героические страницы Первой мировой войны  -  последней войны императорской России мало известны широкой публике, однако в  их числе и героически примеры солидарности народов России,  боевой путь национальных воинских формирований российских мусульман. Наиболее значительной из них стала Кавказская туземная конная дивизия, в военном обиходе ставшая известной как «Дикая дивизия».

Шесть её конных полков – Кабардинский, Второй Дагестанский, Чеченский, Татарский, Черкесский и Ингушский – стали воинскими соединениями, уникальными по своей организации, национальному составу и воинскому братству представителей разных народов и вероисповеданий, сплотившихся для защиты России. В современной России актуализация исторических фактов совместного патриотического служения и боевого содружества православных и мусульманских народов  представляется важным ценностно-символическим  основанием межнациоанльного согласия и государственного единства.

24 июля 1914 г. доверенные старшины селений Большой и Малой Кабарды и Пяти Горских (балкарских) обществ Нальчикского округа Терской области, собравшиеся в слободе Нальчик, постановили: «Просить разрешения Белого Царя сформировать на счёт населения Кабарды и Горских обществ конный полк из четырёх сотен для отправки на войну»[1] . По представлению кавказского наместника графа И.И. Воронцова-Дашкова решение о формировании добровольческого Кабардинского полка 26 июля 1914 г. утвердил император Николай II.

Кабардинский конный полк стал первой на Северном Кавказе национальной добровольческой воинской частью, сформированной с начала войны. Четыре сотни полка (по 120-150 всадников каждая) включали 615 воинов разных национальностей. Наиболее многочисленными были кабардинцы, которых насчитывалось 430 человек. Около 70 всадников выставили балкарские селения. В их числе было немало представителей известных на Кавказе фамилий: кабардинцы князья Наурузовы, Коголкины, Тамбиевы, Анзоровы, Астемировы, Абуковы, Биевы; балкарцы Абаевы, Шакмановы, Келеметовы, Мисаковы. В числе кабардинских и балкарских всадников 27 человек являлись ветеранами русско-японской войны, а 15 – Георгиевскими кавалерами.

Из числа представителей других национальностей в полку можно было видеть русских, украинцев, осетин, грузин, азербайджанцев, армян и даже поляков. Главным образом это были кадровые офицеры, унтер-офицеры и рядовые, прикомандированные из регулярных кавалерийских и казачьих полков, а также вольноопределяющиеся-добровольцы. В их числе особая роль отводилась так называемым «кадровым всадникам» из числа казаков, в задачу которых входило обучение горцев регулярному кавалерийскому строю и приёмам современного боя. Командиром полка был назначен сын кавказского наместника полковник Иларион Воронцов-Дашков.

Помощником командира по строевой части стал подполковник князь Фёдор Бекович-Черкасский, происходивший из старинного кабардинского княжеского рода Бекмурзиных. Его прадедом был сподвижник Петра I князь Александр Бекович Черкасский (Девлет-Гирей Бекмурзии), русский посол в Хиве, погибший в 1717 г. К тому времени подполковник Бекович-Черкасский уже обладал значительным боевым опытом. В русско-японской войне он командовал Кабардинской сотней Терско-Кубанского полка Кавказской конной бригады, а новую войну встретил в чине войскового старшины Забайкальского казачьего войска на посту военного коменданта г. Иркутска.

Уже во время пребывания «Дикой дивизии» на фронте подполковник Бекович-Черкасский фактически исполнял обязанности полкового командира, а в феврале 1916 г. стал командиром Татарского полка. Примечательно, что ещё с 1770-х гг. князья Бековичи-Черкасские считались православными, однако сам Фёдор Бекович-Черкасский уже в апреле 1917 г. предпочёл вернуться к вере своих далёких предков и принял ислам, после чего стал именоваться кабардинским именем Тембот.

Полковым адъютантом был назначен другой кадровый офицер – поручик лейб-гвардии Кирасирского полка Керим-Аббас-Кули Хан Эриванский, происходивший из «магометанских дворян Эриванской губернии». Из числа осетин-офицеров Кабардинского полка следует назвать штаб-ротмистра Асланбека Туганова и поручика Хаджи-Омара Мистулова. В качестве вольноопределяющегося в полк поступил польский граф Станислав Солтан.

Полковым штандартом стало почётное Кабардинское знамя, пожалованное Николаем I в 1844 г. «кабардинским жителям» в награду за верность России в годы Кавказской войны. Как указывалось в высочайшей грамоте, пожалованное Кабардинское знамя могло быть «употреблено при ополчении». Теперь именно под этим знаменем Кабардинский полк выступил в поход. К концу августа 1914 г. формирование Кабардинского полка завершилось, и 5 сентября на поле у железнодорожной станции Нальчик воины-горцы приняли торжественную присягу на Коране.

Успешное формирование Кабардинского конного полка стало главным основанием для решения о создании других добровольческих полков из горского населения Кавказа, принятого на совещании в штабе Кавказского военного округа в Тифлисе 9 августа 1914 г. А уже 23 августа был объявлен Высочайший приказ Николая II о формировании «Кавказской военной конной дивизии трёхбригадного состава из шести полков: Кабардинского, Второго Дагестанского, Чеченского, Татарского, Черкесского и Ингушского». В составе российской армии к тому времени уже имелись регулярная Кавказская кавалерийская дивизия и пять Кавказских казачьих дивизий, потому наименование «туземная» подчёркивала местный национальный состав нового воинского формирования.

Первым командиром дивизии был назначен брат Николая II генерал-майор Свиты Его Императорского Величества Великий Князь Михаил Александрович Романов (1878-1918), известный как талантливый кавалерийский начальник и блестящий наездник-спортсмен. Всадники-горцы очень гордились своим командиром, говоря, что их ведёт в бой сам «Велики Кенезь Михалка – бират царя» /56, с. 9/. Начальником штаба дивизии стал полковник Яков Юзефович, участник русско-японской войны, впоследствии – генерал-майор, происходивший из литовских татар Гродненской губернии.

Создание других национальных полков происходило аналогично Кабардинскому, который считался первым полком дивизии. Каждый воин-доброволец снаряжался за счёт своего «горского общества» (селения) и являлся в полк со своим конём и холодным оружием. Военной формой служила повседневная национальная одежда, к которой пришивались погоны с буквами «ККД». В отличие от регулярной армейской кавалерии рядовой состав Кавказской туземной конной дивизии официально именовался не «нижними чинами», а «всадниками». При этом жалование их было существенно выше, чем в армейских частях, составляя 20 рублей в месяц (за каждый Георгиевский крест добавлялось по 3 рубля). Штаты полков дивизии были аналогично казачьим: полк состоял из четырёх сотен, включавших по 100-200 сабель каждая. Как и в казачьих частях, унтер-офицеры именовались урядниками, однако старшие офицеры имели такие же чины, как и в регулярной кавалерии – корнет, штаб-ротмистр и ротмистр.

Офицерский состав дивизии был весьма пёстрым и разнообразным. Как писал Н. Брешко-Брешковский, «в дивизию хлынули все те, кто ещё перед войной вышел в запас или даже в полную отставку. Главное ядро, конечно, кавалеристы, но, прельщённые экзотикой, красивой кавказской формой, а также и обаятельной личностью царственного командира, в эту конную дивизию пошли артиллеристы, пехотинцы и даже моряки, пришедшие с пулемётной командой матросов Балтийского флота. И впервые, с тех пор, как существует русская военная форма, можно было видеть на кавказских черкесках «морские» погоны. Вообще, Дикая дивизия совмещала несовместимое. Офицеры её переливались, как цветами радуги, по крайней мере, двумя десятками национальностей… Здесь можно было встретить французских, итальянских, польских аристократов, персидских принцев. А сколько ещё было представителей русской знати, грузинских, армянских и горских князей, а также финских, шведских и прибалтийских баронов. По блеску громких имён Дикая дивизия могла соперничать с любой гвардейской частью, и многие офицеры в черкесках могли увидеть имена свои на страницах Готского альманаха… Такой кавалерийский дивизии никогда не было и никогда, вероятно, не будет» [2]

В состав Первой бригады Кавказской туземной конной дивизии вошли Кабардинский и Второй Дагестанский полки. Первым считался уже существовавший Дагестанский конный полк, входивший в состав Третьей Кавказской казачьей дивизии, позже воевавшей на Львовском направлении Юго-Западного фронта. При формировании Второго Дагестанского полка частично был использован его кадровый потенциал. Набор во Второй Дагестанский полк был объявлен 16 августа 1914 г. в городе Темир-Хан-Шура (ныне – г. Буйнакск Республики Дагестан). Среди его всадников и офицеров можно было видеть представителей более чем двадцати народов, живших в Дагестанской области. Значительный вклад в дело создания полка внесли члены знатного дагестанского рода шамхалов (князей) Тарковских. Уже в марте 1915 г. во главе запасной сотни в полк прибыл один из представителей этого рода – ротмистр князь Нух-Бек Тарковский.

Командиром полка был назначен грузинский князь полковник Гиви Амилахвари, служивший ранее адъютантом Кавказского наместника. Помощником полкового командира стал ротмистр Арацхан Хаджи-Мурат – потомок знаменитого персонажа одноимённой повести Льва Толстого. В связи с этим можно отметить и другой примечательный факт: уже в 1915 г. во Второй Дагестанский полк поступил вольноопределяющийся прапорщик Михаил Львович Толстой – сын великого русского писателя, который от отца унаследовал любовь к Кавказу. Причём это был не единственный представитель семьи Толстых, связавший свою судьбу с «Дикой дивизией»: в Татарском и Ингушском полках служили племянники жены писателя Софьи Андреевны Толстой – Андрей и Георгий Берсы. Ещё один сын Льва Толстого – писатель и журналист Илья Львович Толстой – посетил «Дикую дивизию» в качестве военного корреспондента, опубликовав об этом в 1915 г. в московском журнале «День печати» свой очерк «Алые башлыки».

Командиром Первой бригады дивизии стал генерал-майор князь Дмитрий Петрович Багратион – потомок знаменитого рода грузинских царей, к которому принадлежал выдающийся русский военачальник, герой Отечественной войны 1812 г. князь Пётр Иванович Багратион. Он имел большой авторитет в военных кругах как помощник начальника Офицерской кавалерийской школы в Санкт-Петербурге и издатель журнала «Вестник Русской конницы», выходившего в 1906-1914 гг. В дальнейшем ему суждено было встать во главе всей дивизии.

Вторую бригаду дивизии составили Чеченский и Татарский полки. Чеченский полк формировался с 9 августа 1914 г. в городе Грозном из чеченцев Грозненского и Веденского округов Терской области. Его командиром стал русский офицер подполковник Александр Святополк-Мирский, обладавший богатым военным опытом. Так в 1912-1913 гг. он служил военным инструктором в формирующейся армии Монголии.

Адъютантом полка был назначен подпоручик Абдул-Меджид (Топа) Чермоев, которому затем в истории Северного Кавказа пришлось сыграть видную роль. Сын генерал-майора Арцу Чермоева, героя русско-турецкой войны 1877-1878 гг., воевавшего в составе Чеченского конно-иррегулярного полка, Абул-Меджид Чермоев служил в составе Осетинского конного дивизиона, а затем – Собственного Его Императорского Величества Конвоя. Выйдя в 1907 г. в отставку, он вскоре стал крупнейшим нефтепромышленником Кавказского региона, одним из создателей Грозненских нефтепромыслов. Однако с началом войны снова вернулся в армию.

Татарский полк формировался в Закавказье в городе Елисаветполь (ныне – г. Гянджа Республики Азербайджан) из азербайджанцев (именовавшихся тогда закавказскими татарами) Елисаветпольской губернии и Борчалинского уезда Тифлисской губернии с 1 сентября 1914 г. Первым командиром полка стал также русский офицер полковник Пётр Половцев. В составе офицерского корпуса полка было немало представителей видных фамилий Северного Кавказа и Закавказья. Это уроженец Осетии офицер конвоя штаб-ротмистр Михаил Хоранов, абхазский князь прапорщик Хаитбей Шеваршидзе, корнет Джамшид Хан Нахичеванский.

Из запаса в полк поступил Николай Казбеги, родственник известного грузинского писателя Александра Казбеги, впоследствии погибший в бою 18 января 1915 г. Из 16-го Тверского драгунского полка Кавказской кавалерийской дивизии в Татарский полк был переведён персидский принц Фазула-Мирза Каджар – отпрыск знаменитой Каджарской династии, представители которой в 18-19 вв. занимали шахский престол в Тегеране. Ещё одна особенность Татарского полка – присутствие в его офицерском корпусе носителей русских аристократических фамилий. В их числе – корнеты граф Алексей Милорадович и граф Николай Бобринский, урядник Михаил Муравьёв-Амурский – внук генерал-губернатора Восточной Сибири.

Командиром Второй бригады стал полковник Константин Хагондоков, уроженец Кабарды, участник Китайской кампании 1900 г. и русско-японской войны, впоследствии – командующий Туркменским (Текинским) конно-иррегулярным дивизионом Закаспийской казачьей бригады. Полковник Хагондоков был известен и как автор фундаментального труда «Тактика конницы», изданного в 1907 г.

Третья бригада дивизии состояла из Черкесского и Ингушского полков. Черкесский полк формировался с 9 августа 1914 г. в военном лагере под Армавиром из черкесов, абазинов, карачаевцев Екатеринодарского, Майкопского и Баталпашинского отделов Кубанской области. Его полковым командиром также стал грузинский князь подполковник Александр Чавчавадзе.

Среди офицеров было немало представителей черкесской ветви рода Гиреев, находившейся в родстве с крымской ханской династией. Наиболее известен среди них сотенный командир штаб-ротмистр Клыч Султан-Гирей, переведённый из Белгородского уланского полка. Уже в апреле 1915 г. в полк поступил ротмистр Третьего гусарского Елисаветградского полка Крым Султан-Гирей, который в начале 1916 г. стал полковым командиром. Из уроженцев Карачая в полку служил корнет Мисост Абаев, видный карачаево-балкарский просветитель, автор первого исторического труда «Балкария», опубликованного в 1911 г. на страницах парижского журнала «Мусульманин».

Сформированная в Сухумском округе четвёртая сотня полка именовалась Абхазской. Командиром её стал штаб-ротмистр барон Генрих Бьёрквист, по происхождению – из шведских дворян Великого княжества Финляндского. В Абхазской сотне служил один из старейших воинов дивизии ветеран русско-турецкой войны прапорщик Иосиф Лакербай, поступивший в полк вместе с сыном Константином, впоследствии погибшим. В качестве вольноопределяющихся в полку служили итальянские маркизы братья Альбиццы и князь Станислав Радзивилл – потомок старинного польско-литовского рода.

Ингушский полк из жителей Назрановского округа Терской области также начал формироваться 9 августа 1914 г. Его командиром стал полковник Георгий Мерчуле, уроженец Абхазии, прославившийся своим бесстрашием в бою. Последнее нашло отражение в словах песни, сложенной всадниками полка: «Мы не знаем страха, / Нас боятся пули, / Нас ведёт в атаку / Храбрый наш Мерчуле»[3] /58, с. 195/. Помимо ингушей в полку служило много грузин, среди которых можно назвать помощника командира полка полковника Владимира Абелова и полкового адъютанта князя Георгия Грузинского. Одним из сотенных командиров в полку стал есаул Кучук Улагай, впоследствии – одна из легендарных фигур «белого» движения.

Колоритным лицом являлся вольноопределяющийся принц Наполеон Мюрат – правнук наполеоновского маршала Иоахима Мюрата и правнучатый племянник самого императора Франции. Офицер русской службы, участник русско-японской войны, он после её окончания уехал в Америку, где вскоре сделался преуспевающим коммерсантом. Однако с началом Первой мировой войны он вновь вернулся в Россию и поступил в «Дикую дивизию». В 1916 г. добровольцем Ингушского полка стал известный журналист и балетный критик, редактор журнала «Нива» Валериан Светлов (Ивченко). Примечательно, что этот утончённый столичный эстет и балетоман своей храбростью вскоре заслужил уважение всадников-горцев.

Первым командиром Третьей бригады стал генерал-майор князь Николай Вадбольский. С апреля по октябрь 1915 г. бригадой командовал генерал-майор Пётр Краснов, известный впоследствии предводитель донского казачества.

К началу октября 1914 г. формирование Кавказской туземной конной дивизии и обучение её всадников приёмам современного боя завершилось, после чего началась переброска её соединений на Украину. В городе Виннице, где сосредоточились полки дивизии перед выступлением на фронт, 16 октября на имя её командира пришла телеграмма от императора Николая II: «Передайте представителям племён, формировавших полки Кавказской туземной конной дивизии, Мою радость по поводу выступления частей в поход, а также Мою уверенность, что полки проявят на деле воинскую доблесть». В ходе войны офицеры и всадники дивизии в полной мере оправдали надежды своего Белого Царя. В дальнейшем во время поездок на Юго-Западный фронт Николай II неоднократно встречался с воинами «Дикой дивизии», а в январе 1915 г. он навестил раненых горцев, находившихся на излечении в 54-м Царскосельском лазарете Таврических мусульман.

В октябре 1914 г. в состав дивизии вошли части и подразделения поддержки: Второй конно-горный артиллерийский дивизион, пулемётный отряд моряков Балтийского флота, конно-подрывной отряд, автомобильный и мотоциклетный отряды, команда связи, передовые санитарно-перевязочные части. В результате Кавказская туземная конная дивизия стала весьма внушительной военной силой, способной решать самые разнообразные боевые задачи.

Создававшаяся первоначально как иррегулярное добровольческое формирование, дивизия, благодаря своему уникальному офицерскому составу и высоким боевым качествам всадников, по сути, стала элитной кавалерийской частью русской армии. Не случайно, действуя на Юго-Западном и Румынском фронтах в составе различных войсковых соединений, Кавказская туземная конная дивизия рассматривалась командованием как самостоятельная боевая единица и в оперативных документах нередко фигурировала отдельной строкой.

Помимо чисто военного эффекта создание национальной добровольческой дивизии из горцев-мусульман Северного Кавказа имело и важное политическое значение. Само решение о формировании «Дикой дивизии» было принято в весьма сложной военно-политической обстановке. Правящие круги Германии, Австро-Венгрии и Турции, вступая в войну с Россией, вынашивали планы организации выступления на своей стороне мусульманского населения Волго-Уральского и Кавказского регионов, Западной Сибири и Туркестана с целью их «освобождения от русского ига». Особые надежды возлагались на кавказских горцев, лишь за несколько десятилетий до этого присоединённых к России в результате более чем полувековой кровопролитной Кавказской войны.

Однако эти надежды не оправдались: в начавшейся войне со странами германского блока Кавказ был вместе со всей остальной Россией. Формирование добровольческой дивизии численностью свыше 3,5 тыс. сабель явилось ярким свидетельством новых отношений Российской империи с народами Северного Кавказа. Большинство всадников «Дикой дивизии» были сыновьями и внуками тех, кто долгие годы воевал против России, но теперь все они добровольно шли защищать её как своё Отечество, общее с русским и другими российскими народами. За всю историю «Дикой дивизии» в ней не было ни одного случая дезертирства.

Уже упоминавшийся Илья Львович Толстой писал об этом в своём очерке «Алые башлыки»: «Шестьдесят лет тому назад эти люди упорно с нами воевали, а теперь они настолько слились с Россией, что сами добровольно пришли сюда для того, чтобы общими усилиями сломить упорство нашего, теперь уже общего, опасного и сильного врага. Как тогда Кавказ боролся и всё приносил в жертву своей независимости, так теперь он выслал к нам лучших своих представителей для того, чтобы вместе с нами стать на защиту независимости не только нашей родины, но тем самым и всей Европы от губительного нашествия новых варваров»[4] 

Примечательный факт в ходе формирования дивизии сообщала тифлисская газета «Кавказ»: желание вступить в «Дикую дивизию» выразил даже 93-летний житель черкесского аула Козет урядник Хаджи Баток Лаш. В годы Кавказской войны он сражался против русских войск, а после присоединения Кавказа участвовал во всех войнах на стороне России, включая русско-турецкую и русско-японскую. Теперь же он вновь вознамерился идти на фронт с тем, чтобы «сражаться с дерзким врагом русского Государя и родины»[5] .

Действительно, полки «Дикой дивизии» не испытывали недостатка в добровольцах. В течение войны они регулярно пополнялись всадниками из запасных сотен, которые набирались на Северном Кавказе в местах первоначального формирования полков. Последнее пополнение за счёт сотен четвёртой очереди дивизия получила в июле 1917 г., причём к этому времени уже были набраны сотни пятой очереди, которым, однако, уже не пришлось выступить на фронт. Всего через службу в «Дикой дивизии» прошло более 7 тыс. всадников.

Примечательно, что если первоначально в дивизию зачислялись лишь горцы, «не лишённые прав состояния и не судившиеся», то вскоре на службу стали принимать также получивших прощение абреков и других раскаявшихся преступников, желавших искупить свою вину. О судьбе одного из них – ингуша Заур-Бека Борова (Бек-Борова) – рассказал в своих воспоминаниях А. Марков. Находясь на русской службе, Бек-Боров достиг высоких постов, став обер-полицмейстером г. Ашгабада в Закаспийской области. Однако, оказавшись замешанным в противозаконных действиях, он был отдан под суд. Не дожидаясь судебного разбирательства, Бек-Боров бежал в Персию, где принял участие в гражданской войне и стал генералом шахской армии. Когда Германия объявила войну России, он отказался от всех постов, возвратился на родину, был амнистирован и поступил прапорщиком в Ингушский полк, где уже служили его сыновья Султан и Измаил.

Ещё более впечатляющую историю поведал Н. Брешко-Брешковский. Чеченец Заур-Бек Ахушков (Охушев), блестящий выпускник Елисаветградского кавалерийского училища, штандарт-юнкер Ахтырского гусарского полка, в ответ на оскорбление дал пощёчину полковнику. По приговору военного суда ему грозил расстрел, но Заур-Бек бежал из-под стражи в Турцию, где был принят в личный конвой султана Абдул-Хамида. Позднее он занимал пост начальника жандармерии в г. Смирне (Измир). Но, как пишет Брешко-Брешковский, «под турецким мундиром билось сердце, любящее Россию. Вспыхивало желание вернуться и, будь что будет, отдаться русским властям. А когда вспыхнула война, Заур-Бек в ужас пришёл от одной мысли, что, под давлением немцев, он вынужден будет сражаться против тех, кого никогда, ни на один миг не переставал любить»[6]. Спустя двадцать лет он совершил новый побег, теперь уже из Турции в Россию. Получив высочайшее помилование, Заур-Бек Ахушков вступил рядовым всадником в Чеченский полк, за храбрость и мужество был награждён тремя Георгиевскими крестами и произведён в корнеты, вернув себе, таким образом, офицерский чин.

Осенью 1916 г. из прощёных абреков была сформирована особая пятая сверхштатная сотня Ингушского полка, именовавшаяся «абрекской». Примечательно, что её командир уроженец Осетии ротмистр Георгий Кибиров был известен на Кавказе как гроза абреков: от его руки пал знаменитый абрек Зелимхан Гушмазакаев. Теперь под его командированием бывшие абреки кровью искупили свою вину: в боях погибли 32 всадника «абрекской сотни».

Военный уклад и традиции боевого братства. Отличительной чертой внутренней жизни Кавказской туземной конной дивизии, резко выделявшей её на фоне других кавалерийских частей, была особая морально-психологическая атмосфера, сложившаяся в ней, которая во многом определяла отношения между её офицерами и всадниками. Так, в сравнении с «нижними чинами» регулярной кавалерии важной особенностью всадника-горца было чувство собственного достоинства и полное отсутствие какого-либо раболепства и подхалимства. Выше всего ценились не чины и звания, а личная храбрость и верность. Причём, как отмечал Н. Брешко-Брешковский, «в глазах горца даже средняя доблесть не имеет особенной цены, именно потому, что она «средняя»[7].

Отсюда возник особый дух отношений между рядовыми всадниками и офицерами. Корнет А. Марков, вспоминая свою службу в Ингушском полку, писал, что горцы «отнюдь не считали своих офицеров за господ – тем более за высшую расу… а если они кого-либо уважали, то только за его личные качества, а отнюдь не за происхождение»[8] . Это, впрочем, отнюдь не означало отсутствия в дивизии воинской дисциплины. Напротив, она была гораздо крепче, чем в армейских частях, однако базировалась не на слепом повиновении, а на традиционном для мусульманских народов чувстве почтения к старшим.

Традиционный патриархально-семейный уклад был ещё одной характерной особенностью внутренней жизни кавказских полков. Почётные места в полковых офицерских собраниях занимали нередко уважаемые люди почтенного возраста из числа унтер-офицеров и даже рядовых всадников. Это было вполне естественно, поскольку многие воины состояли в родстве друг с другом. Нередко на службу в полки поступали целыми семьями. Так, в Кабардинском полку вместе с князем Таусултаном Наурузовым служил его сын Науруз. В абхазской сотне Черкесского полка служили сын прапорщика Иосифа Лакербая корнет Константин Лакербай и его брат Дорисман. У принца Фазулы-Мирзы Каджара в Татарском полку служил брат прапорщик Идрис Каджар.

Особенно много родственников служило в Ингушском полку: вместе со штаб-ротмистром Созерко Мальсаговым в него поступили многочисленные представители всего семейного клана Мальсаговых, которых набралось так много, что у командования даже возник план собрать всех носителей данной фамилии в отдельную сотню. Вообще, по свидетельству А. Маркова, все ингуши в полку «более или менее знали друг друга и находились между собой в родственных отношениях. Службу в своём полку они считали за самую большую честь, и самым большим наказанием считалось увольнение в первобытное состояние, т. е. изгнание из полка, что было позором. Это не мешало, впрочем, отдельным людям время от времени отлучаться из полка на Кавказ, но обязательно с заменой себя братом, кузеном или родственником»[9] .

Надо сказать, что случаи замещения выбывших из строя всадников их родственниками, прибывавшими с Кавказа, были довольно частыми. Так, после гибели в бою под Цу-Бабино 15 февраля 1915 г. всадника Черкесского полка Туркбия Боджокова, уроженца Хакуриловского аула Майкопского отдела Кубанской области, его отец Каранеф Боджоков, приехав помолиться на могиле, привёз с собой своего младшего сына Али, который заступил на место погибшего брата. Вообще среди всадников существовало правило – никогда не оставлять своих боевых товарищей на поле боя, причём не только раненых, но и убитых. Другой обычай, неукоснительно соблюдавшийся в полках дивизии: все вещи погибших воинов, особенно личное холодное оружие и награды, обязательно отсылались на родину и вручались членам семьи.

Примечательно, что вышеописанные порядки принимали и русские офицеры, служившие в дивизии. Как вспоминал другой мемуарист А. Арсеньев, «офицер, не относящийся с уважением к обычаям и религиозным верованиям всадников, терял в их глазах всякий авторитет. Таковых, впрочем, в дивизии не было»[10]. Многонациональный состав офицерского корпуса «Дикой дивизии» отнюдь не являлся препятствием для боевого братства: «В полковой офицерской среде все были равны, и никому в голову не могло прийти считаться каким-либо образом с национальностью другого, все они были членами единой полковой семьи – Русскими офицерами!»[11]

Характерной чертой отношений в офицерской среде дивизии было также взаимное уважение лиц разных вероисповеданий к верованиям и обычаям друг друга. В кабардинском полку, в частности, существовал следующий любопытный обычай. Адъютант полка подсчитывал, сколько за столом офицерского собрания находится мусульман и сколько христиан. Если преобладали мусульмане, то все присутствующие оставались, по мусульманскому обычаю, в папахах, если же больше было христиан – все папахи снимали.

Вообще ислам в повседневной жизни всадников играл весьма важную роль. Полковые священнослужители занимали особое почётное положение в своих частях и обладали высоким авторитетом. На эти посты, как правило, назначались весьма уважаемые люди. Так, полковым муллой Кабардинского полка стал кадий (шариатский судья) Горского словесного суда Нальчикского округа Хаджи Алихан Шогенов – один из инициаторов открытия в 1913 г. в слободе Нальчик Кабардино-горского реального училища имени Императора Александра III. В Черкесском полку место муллы занял Хаджи Мишаост Набоков, выпускник всемирно известного исламского университета «Аль-Азхар» а Каире. В Ингушском полку большим уважением пользовался мулла Хаджи Таубот Горбоков.

Обязанности полковых мулл были весьма разнообразны. Помимо проведения богослужений и совершения мусульманских обрядов они регулярно собирали всадников и офицеров-мусульман на собеседования религиозно-нравственной и патриотической тематики. О проведении таких собеседований объявлялось приказом командира полка. Кроме того, полковые муллы во время военных действий обычно находились в расположении своих частей с целью поддержания высокого боевого духа и вдохновляли всадников личным примером.

Нередко вклад священнослужителей в победу бывал столь велик, что особо отмечался командованием в приказах о вручении боевых наград. Так в приказе командующего Вторым Кавалерийским корпусом генерал-лейтенанта Гуссейна Хана Нахичеванского о награждении муллы Хаджи Алихана Шогенова Георгиевским крестом Четвёртой степени говорилось, что священнослужитель в бою у деревни Подгорки 13 февраля 1915 г. «сопровождал полк и под действительным артиллерийским и ружейным огнём личным примером и словом ободрял нижних чинов»[12] .

В другом приказе, посвящённом награждению участников   ожесточённого боя у деревни Шупарки 2 июля 1915 г., отмечалось, что мулла Кабардинского полка «под артиллерийским и ружейным огнём проходил по наступавшим частям сотни и подбадривал всадников-магометан»[13]  . За «особенную фанатичную храбрость», проявленную в этом бою, Хаджи Алихану Шогенову был присвоен офицерский чин прапорщика. В дальнейшем мулла Шогенов был награждён также орденом Святого Станислава Третьей степени с мечами и бантом. Высокие награды имели и другие полковые священнослужители. Так, мулла Черкесского полка Хаджи Мишаост Набоков получил ордена Святого Станислава Третьей степени и Святой Анны Третьей степени с мечами и бантом, а мулла Ингушского полка Хаджи Таубот Горбоков – Святого Станислава Третьей степени.

На особую роль религиозной веры в поддержании высокого боевого духа всадников-мусульман во время майского наступления 1915 г. в междуречье Днестра и Прута указал командовавший в то время Третьей бригадой «Дикой дивизии» генерал-майор Пётр Краснов в своей книге «Душа армии. Очерки военной психологии», изданной в 1927 г. в Берлине: «Магометанин чтит вечного Бога смелее и откровеннее христианина, и в бою он равнодушен к смерти. В 1915 году я командовал Третьей бригадой Кавказской Туземной дивизии, состоящей из магометан: черкесов и ингушей. В мае мы перешли через р. Днестр у Залещиков и направились к р. Пруту. Утром мы вошли в селение Серафинце. Впереди неприятель. Дальше движение с огнём и боем. Я вызвал командиров и дал им боевую задачу. Старший из них, командир Ингушского конного полка полковник Мерчуле, мой товарищ по Офицерской Кавалерийской школе, сказал мне: – Разреши людям помолиться перед боем. – Непременно.

На сельской площади полки стали в резервных колоннах. Перед строем выехали полковые муллы. Они были одеты так же, как и всадники: в черкесках и папахах. Стали «смирно». Наступила благоговейная тишина. Потом раздались слова муллы. Бормотание строя. Опять сосредоточенная тишина. Сидели на конях в шапках с молитвенно сложенными руками. Заключительное слово муллы. Ещё мгновение тишины. Муллы подъехали ко мне. – Можно вести! Люди готовы… Люди были готовы на смерть и раны. Готовы на воинский подвиг. Они его совершили, проведя две недели в непрерывных боях до Прута и за Прут и обратно, в грозном отходе за Днестр к Залещикам, Дзвиняну и Жезаве»[14] .

Примечательно, что наряду с полковыми муллами в «Дикой дивизии» имелся также и дивизионный священник, совершавший богослужения для воинов православного вероисповедания.

Таким образом, Кавказская туземная конная дивизия благодаря сложившейся в ней особой духовно-нравственной атмосфере стала не просто элитной кавалерийской частью, но и единой боевой семьёй с твёрдой воинской дисциплиной и верностью долгу.

[1] Опрышко О.Л. Кавказская конная дивизия, 1914-1917: Возвращение из забвения… Нальчик, 1999. С.8

[2] Брешко-Брешковский Н.Н. Дикая дивизия: Романы. Екатеринбург, 1994. С.11-12

[3] Опрышко О.Л. Кавказская конная дивизия, 1914-1917: Возвращение из забвения… Нальчик, 1999.С.52

[4] Опрышко О.Л. Кавказская конная дивизия, 1914-1917: Возвращение из забвения… Нальчик, 1999.С.55

[5] Опрышко О.Л. Кавказская конная дивизия, 1914-1917: Возвращение из забвения… Нальчик, 1999. С.42

[6] Брешко-Брешковский Н.Н. Дикая дивизия: Романы. Екатеринбург, 1994. С.50

[7] Брешко-Брешковский Н.Н. Дикая дивизия: Романы. Екатеринбург, 1994. С.23

[8] Марков А. В Ингушском конном полку (из цикла «Кавказская туземная дивизия») // Кавалеристы в мемуарах современников. М., 2001. С.55.

[9] Марков А. В Ингушском конном полку (из цикла «Кавказская туземная дивизия») // Кавалеристы в мемуарах современников. М., 2001. С.67

[10] Арсеньев А. Кавказская туземная конная дивизия // Военно-исторический вестник. № 12. Париж, 1958.С.10

[11] Арсеньев А. Кавказская туземная конная дивизия // Военно-исторический вестник. № 12. Париж, 1958.С.10

[12] Опрышко О.Л. Кавказская конная дивизия, 1914-1917: Возвращение из забвения… Нальчик, 1999.С.89-90

[13] Опрышко О.Л. Кавказская конная дивизия, 1914-1917: Возвращение из забвения… Нальчик, 1999.С.154

[14] Христолюбивое воинство. Православная традиция Русской армии // Российский военный сборник. Вып.12. М., 1997.С.209-10