Цивилизация, цивилизации и мировая система

Прежде чем сравнивать историю цивилизаций, мы должны быть уверены в том, что мы подразумеваем под термином "цивилизация". Историки в англоязычных странах используют его весьма свободно, иногда относя этот термин к культуре какой-либо одной страны, как, например, "американская цивилизация", имея в виду искусство, литературу и общественную мысль США. Иногда данный термин используется по отношению к межнациональным блокам, например "западная цивилизация", подразумевая общность людей, которые являются культурными наследниками и биологическими потомками средневековых латинских христиан. В некоторых случаях термин "цивилизация" относят к обществам с большой сложностью внутренней организации и высоким уровнем технического матерства, отличающимся от других, более простых обществ, наличием городов и развитой профессиональной специализацией.

Разумеется, существуют исторические причины для такой путаницы в терминологии.1 Термин "цивилизация" был придуман во Франции, чтобы охарактеризовать ум и манеры людей, достойных войти в просвещенные парижские салоны XVIII в. Вежливость, рационализм и религиозная терпимость были необходимыми для этого качествами. И люди, подобные Вольтеру, подчеркивали, что китайских мудрецов и некоторых других экзотических чужестранцев ценили в то время выше, чем большинство христиан, ибо "цивилизация" означала рационализм и вежливость, качества, которые лишь немногие просвещенные французы распространяли на остальных, где бы им ни случалось жить. Таким образом, цивилизация оказывалась чем-то исключительным, явлением, которое и могло бы, возможно, распространиться по всей земле и в итоге исправить жизнь каждого, но которое, по крайней мере в то время, было ограничено кругом просвещенной элиты, особенно сильной и представительной во Франции.

Именно в таком смысле слово "цивилизация" утвердилось в английском языке в конце XVIII в. В 1772 г. Самуэль Джонсон отказался включить этот термин в свой словарь, отдавая предпочтение слову "цивилизованность", но его консерватизм не одержал победы. В Германии следование нормам французского салона отнюдь не считалось достижением вершины человеческих знаний. Соответственно Гердер, используя, вероятно, Вико, провозгласил, что различные языки, и это является их неотъемлемым и неизменным качеством, выражают различный национальный "дух", и сделал вывод, что есть множество цивилизаций, поскольку немецкий язык воплощает иную и более молодую цивилизацию, чем та, которая существует во Франции. Гердер предвидел, что славянские языки, если не сейчас, то в будущем, предвещают появление новой, гораздо более молодой цивилизации. Его концепция расцвета и гибели множества лингвистически ограниченных европейских цивилизаций была с большим энтузиазмом воспринята в России в XIX в. и в основной своей части вошла в славянофильскую мысль.

Между тем в англоязычных странах значение термина "цивилизация" развивалось в различных направлениях. Империалистическая экспансия столкнула англичан с населением Африки и Океании, где уровень производства и социальной организации был явно ниже их собственного. Поскольку англичане были или по крайней мере стремились быть цивилизованными (в том новом смысле, который этот термин приобрел в XVIII в.), было совершенно очевидно, что побежденные народы были абсолютно отличны от них. Термин "варварский", заимствованный из античности, использовался искаженно. Классическое значение этого слова, обозначающего различие, трансформировалось, так как "дикарями" называли тех, кто был слишком слаб, чтобы оказать сопротивление британскому вторжению. Первоначально термины "цивилизованный" и "варварский" обозначали прежде всего качественную разницу в манерах и поведении людей. Но поскольку было трудно представить, что британские солдаты, занятые расширением границ империи, были более вежливы и изысканны, чем побежденные, постепенно разница между цивилизованными и нецивилизованными людьми стала пониматься в плане превосходства техники и социального устройства, которыми пользовались носители цивилизации, вступившие в контакт с варварами и дикарями. Как показывает сам термин "варварский", такое определение цивилизации было обращено назад, в прошлое, соединяя идею превосходства греко-римской цивилизации с подобной же идеей, возникшей в XIX в. в Англии и Америке. Однако по мере того как увеличиваются наши сведения о египетской и месопотамской цивилизациях, оказывается, что эти народы тоже считали себя "цивилизованными" благодаря превосходству в ремеслах и организованности, которая проявлялась преимущественно во время войн.

Только после первой мировой войны немецкая концепция множественности цивилизаций, в основном изолированных друг от друга, стала проникать в англоязычный мир, прежде всего благодаря О. Шпенглеру и А. Тойнби. До этого термин "цивилизация" означал материальное превосходство, вполне органично смешиваясь с более старым значением превосходства разума и изысканности манер. Действительно, материальная и военная британская и европейская экспансия нравственно оправдывалась тем, что служила орудием распространения разума и утонченности. "Бремя белых" заключалось в том, чтобы придать цивилизации исключительность (подразумевая под этим производство и особенности поведения), но не исключительность парижских салонов, а европейских и, более конкретно, английских контор и аристократических резиденций.

Первая и вторая мировые войны дискредитировали эту ограниченную точку зрения на значение и ход событий человеческой истории и подготовили почву для невероятной, хотя и кратковременной популярности Тойнби в Англии и в США. Он анализировал список (вариативный) цивилизаций, охватывающих большое время и пространство, и страстно доказывал, что все они в философском отношении эквивалентные феномены человеческого духа. В частности, он не соглашался с идеей первенства или превосходства современной западной цивилизации.

Он утверждал (правда, без всяких доказательств), что она уже страдает он неизлечимой болезни — упадка и что ее ждет судьба предшествующих цивилизаций.

Пророческое видение мировой истории А. Тойнби никогда не имело большой поддержки в академической среде историков, и с тех пор как было написано его "Исследование истории", лишь небольшая группа ученых считала необходимым концептуализировать процесс всемирной истории. В то время как большинство профессиональных историков предпочитали заниматься исследованием новых тем, чаще всего концентрируя внимание на тех социальных группах, которым прежде не уделяли внимания (для американского общества это были в первую очередь негритянская часть населения и женщины). Но крупные проблемы, касающиеся человеческого прошлого как некоего целого, почти исчезли из общественного сознания, и ими продолжали заниматься лишь немногие историки при сильной поддержке группы социологов, антропологов и археологов. В США ныне существуют две академические ассоциации, поощряющие подобные исследования, а также в некоторых университетских курсах и в многочисленных средних учебных заведениях сейчас уделяется внимание тому, что мы называем мировой историей.

Но пока из всех этих попыток не появилось ничего похожего на общее согласие по поводу того, как следует понимать модель прошлого. Продолжает существовать путаница в терминологии, и в немалой степени это касается значения слова "цивилизация". Когда-то я согласился с мнением о том, что это слово должно относиться к тем обществам, в которых профессиональная специализация приводит к высокому уровню развития ремесел. Однако это определение применимо лишь к глубокой древности. Поскольку профессиональная специализация позднее стала увеличиваться и все больше распространяться территориально, термин в данном значении теряет определенность и оказывается не в состоянии учитывать те существенные различия, которые занимают господствующее положение, когда речь идет о различных стилях цивилизаций. "Стили жизни" - другая фраза, которую некогда я использовал как подходящую для того, чтобы прочувствовать разнообразие во взглядах и поведении людей в современную эпоху. Но ее трудно применить в особых случаях (за исключением истории искусства, откуда взят этот термин), поскольку не существует каких-то определенных, признанных всеми объектов, на которых нужно сконцентрировать внимание, определяя различные стили.

Позднее я пришел к мысли, что термин "цивилизация" следует, как правило, относить к тем народам, которые воспринимают как авторитет некий корпус письменных текстов, предписывающих определенный образ жизни. Большинство таких почитаемых текстов являются религиозными, а некоторые, как, например, произведения греческих и римских философов и конфуцианские саги, не приписывают себе божественного авторитета. В древности лишь небольшой и особо привилегированный слой духовенства в совершенстве знал авторитетные тексты, а в действительности никто не жил в соответствии с теми нравственными предписаниями, которые содержались в этих текстах. Тем не менее самый факт их существования и преклонение перед ними со стороны особо образованных людей говорит о том, что эти тексты могли определять и определяли минимальный уровень массовых представлений и чаяний среди остального, гораздо более многочисленного и пестрого населения, которое и представляло, взятое в целом, носителя данной цивилизации. Местные крестьянские фольклорные обычаи, нравственные принципы купцов, солдат и многих других профессиональных подгрупп значительно расходились с тем, что предписывали авторитетные письменные источники. Однако все соглашались с ними на словах (а иногда и не только на словах) и принимали определенные правила и ритуалы, предписанные данными текстами. Более того, в критических ситуациях, особенно когда под угрозой оказывался политический режим, тексты и содержащиеся в них предписания могли сыграть решающую роль, определяя, кто должен править, а кто - повиноваться.

В соответствии с моей теперешней точкой зрения, ^"цивилизацию", следовательно, нужно понимать как определенный способ социальной организации, которая появляется в тот момент, когда корпус авторитетных текстов становится нормативным среди образованных людей (чаще всего это духовенство). Такая цивилизация может расширяться в пределах границ, определяемых признанием авторитетности этих текстов, и может существовать до тех пор, пока содержащиеся в них нравственные нормы будут твердо храниться теми, кто их изучает и распространяет. Вся эта система передавалась от поколения к поколению, и общение между носителями письменной культуры было необходимо для предотвращения расколов, наподобие того, который произошел в эпоху раннего средневековья между латинской и православной христианскими церквями. Решающее значение имеет то, что такие тексты являются гарантией согласия между различными социальными группами. Оно зависит, помимо всего прочего, от коммуникативной системы, которая отбирает могущие привести к конфликту сообщения или, наоборот, отыскивает пути примирения между старым и новым, давая этим сообщениям соответствующий комментарий, интерпретируя их иначе, чем это есть на самом деле, и настойчиво утверждая свою правоту.

Такое определение цивилизации означает, что это тип социальной организации, который имеет свое историческое начало и конец. Появление цивилизации стало возможно только после изобретения письменности, и каждая цивилизация имеет четко очерченные границы лишь до тех пор, пока письменность монополизирована духовенством и писцами, как это было в древних цивилизациях, располагавшихся в долинах рек, - в Месопотамии, Египте и, возможно, также в Индии. Но когда грамотность становится более распространенной, как это было в древнем Китае, Израиле и Греции, определения авторитетных текстов и их интерпретации стали соответственно более туманными. Возможным откликом на это могло быть создание канона и затем усиление его влияния посредством системы образования, базирующейся полностью на отобранных, канонизированных текстах. Иудаизм и неоконфуцианство в Китае добились таким способом замечательной сплоченности, однако сделали это за счет введения большой строгости, отвергая почти все новшества и попросту не придавая значения каким бы то ни было расхождениям с традиционным образом мыслей.

Другая проблема встала перед христианами и мусульманами, чьи канонизированные тексты никогда не могли полностью вытеснить греко-римскую языческую книжную традицию. Попытки примирить Аристотеля и других авторитетных авторов с текстами Библии и Корана были абсолютно безуспешными, и внутренние противоречия (весьма существенные), присущие и христианской, и языческой традициям, придали и европейскому, и мусульманскому сознанию элемент постоянной нестабильности. Именно эта нестабильность, очевидно, облегчала возможность изменять жизнь. Наконец, это означало, что апологеты и защитники новых социальных групп обычно могли придать своей деятельности законный характер, отыскивая в древних авторитетных текстах подходящие отрывки, и тем самым внушали к ней уважение. Споры по поводу ростовщичества, возникшие в средние века и в начале нового времени, доказывают, что это было возможно. То же самое можно сказать по поводу аргументов в пользу ограничения власти или, напротив, суверенности королей и других мирских правителей.

К XVII в. в Западной Европе возникли проблемы иного плана. С тех пор как европейцами была открыта Америка и другие населенные земли, в сознание образованных людей проникло так много нового, что стало невозможно верить, что истина заключена только в древних текстах, будь то христианских или языческих.

Перед тем как во всех частях цивилизованного мира начал падать авторитет традиционных текстов (это перемена, свидетельствующая о распаде старой цивилизации, который чаще всего сопровождается рождением новой), стали появляться различные тексты, которые узаконивали трансформирующиеся социальные институты и власть. Однако в XVII в. Европа новая и старая продолжали существовать бок о бок. В результате традиционная значимость книжных и религиозных авторитетов стала видоизменяться и старое значение слова "цивилизация" было забыто. Вместо одного единственного, более или менее единого корпуса авторитетных текстов, определяющих значение человеческой жизни, возникло множество книжных традиций, каждая из которых не уделяла внимания соперничающим с ней традициям. Юристы, врачи, теологи, математики, ученые, писатели и другие специалисты вырабатывали свои собственные взгляды на жизнь, и их все меньше и меньше заботил вопрос о том, насколько их профессиональная деятельность соответствует некоей всеобщей точке зрения на мир. Таким образом, около трех с половиной веков назад европейская цивилизация исчезла, уступив место зарождающейся глобальной космополитичности, существующей и в наше время. Подобного рода вещи происходили и прежде, хотя и в гораздо меньших масштабах. Например, космополитизм превратил месопотамскую и египетскую цивилизации в I тыс. до н.э. в некую средневес-точную амальгаму. Сам термин "космополитизм" берет начало у философов-стоиков эпохи эллинизма и Римской империи, которые экспериментировали и с восточными культами. Однако во всех этих случаях, как и в Китае после эпохи Хань, новые верования и новые священные тексты вскоре стали достаточно авторитетными для создания новой цивилизации. Маловероятно, что это случится снова. В наше время система коммуникаций приобрела глобальный характер и стала молниеносной по скорости. Информация, имеющая всеобщий характер, теперь, как правило, объединяет специалистов в определенной области, преодолевая лингвистические и политические барьеры. Отдельные группы, конечно, могут ориентироваться на тот или иной корпус авторитетных текстов как на руководство к жизни. Но до тех пор пока существует интеллектуальный и культурный плюрализм, такие группы обречены оставаться сектами, а это заставляет их примириться с тем, что есть другие люди, не признающие их представления об истине и добре.

Если современная модель мира, в которой смешиваются разные национальности, профессии, верования и чаяния людей, будет существовать и дальше, то это будет означать, что закончилась историческая эра множественности цивилизаций, каждая из которых имеет собственные территориальные границы, набор текстов и жизненных норм. Пока остается под вопросом, возможно ли появление и проникновение в жизнь таких поведенческих норм, которые сделали бы сносным существование всех или почти всех обитателей Земли. Космополитизм едва ли сможет просуществовать длительное время без поддержки такого рода. Эти нормы образуют нечто подобное священным авторитетным текстам тех цивилизаций прошлого, которые опирались на законность грубой силы, лишь с той разницей, что, возможно, не будет необходимости ограничивать разнообразие в профессиональной жизни, которое бурно растет в наши дни. Так или иначе, но может статься, это будет действительно наиболее важная проблема XXI века.

Появление настоящего космополитизма, допускающего разнообразие в духовной и профессиональной областях, будет гораздо более реально, если историки обратят внимание на предшественников нашей современной мировой системы. Ибо то, что произошло в Европе XVII в. - разрушение целостности древней латино-христианской традиции, - явилось результатом процесса человеческого взаимодействия, который берет свое начало у истоков истории (если судить по письменным источникам) и приобретает все большую силу и значение по мере того, как улучшаются транспортное сообщение и система коммуникации. Позвольте мне в заключение сказать несколько слов об экуменической, или мировой, системе, которая соединяет отдельные цивилизации прошлого в единое целое.

Когда впервые возникло такое важное явление, как разделение ремесел, торговля приобрела новое значение. Товары и сырье, которые не производились в тех или иных районах, могли быть получены путем обмена. Альтернативу обмену представлял захват в том случае, если можно было опереться на превосходящие противника вооруженные силы. Однако грабежи и набеги при всем их значении в истории человечества не могли вытеснить обмен уже потому, что ассортимент товаров, похищенных захватчиками, никогда не удовлетворял полностью их запросов. Следовательно, грабителям требовалось место, где они могли бы продать захваченное в обмен на то, что им было нужно. И сколь ни была бы жизнеспособной такая форма, как набеги, правители устраивали рынки, где купцы, находящиеся под особым покровительством, организовывали обмен награбленного на другие товары.

Грабежи и торговля были, таким образом, неразрывно связаны начиная с древнейших времен, о которых сохранились письменные источники. С течением времени большая эффективность торговли, доставлявшей людям необходимые товары, все настойчивее заставляла воинов и правителей оказывать покровительство купцам, прибывшим издалека. Методом проб и ошибок местные военные власти учились собирать плату за охрану пропорционально возможностям транспорта, ибо, когда они вымогали слишком много, купцы исчезали, а вместе с ними и заморские товары, и доход от пошлин. Это гарантировало возможность правильно регулировать плату за охрану.

Расходы на транспорт ограничивали размах торговли на большие расстояния. Соответственно каждое заметное улучшение в транспортной системе приводило к ее возрастанию, и все большее значение приобретало размывание культурных, лингвистических и цивилизационных границ. Купцы, люди, сопровождавшие караваны, моряки, куда бы они ни направлялись, наряду с товарами и болезнями приносили с собой новые идеи. Странствующие монахи шли вслед за ними и, как это было с буддийскими и мусульманскими миссионерами, вливались в купеческие коммуны.

Любой высокоразвитый ремесленный центр имел свои отдаленные районы, полностью изолированные от главного цивилизационного центра. Но как культурно-государственные границы древних речных цивилизаций потеряли свою четкость по мере размывания и смешения интеллектуальных традиций, так и улучшения в транспортной системе и развитие среди евразийских кочевников политических институтов, которые поощряли рыночные отношения и зависели от них, приводили к тому, что границы каждой отдельной цивилизации растягивались и перекрывали друг друга. Нечто подобное, вероятно, происходило в Америке между мексиканской и андской цивилизациями, но сведения об этом слишком отрывочны, чтобы придать данному факту очевидность.

В 101 г. до н.э., вероятно, было установлено регулярное караванное сообщение между Китаем и Средиземноморьем; в эту эпоху военные китайские экспедиции достигли Ферганы и обнаружили там диковинную люцерну и "лошадей, покрытых кровавым потом". Почти в то же самое время средиземноморские моряки открыли путь из портов Красного моря к южным берегам Индии, используя муссоны Индийского океана. Там они встречались и смешивались с теми моряками, которые уже тысячелетие или более того использовали муссоны, чтобы перевозить товары и людей вдоль берегов Индийского океана и в Индонезийский архипелаг. Короткие по расстоянию перевозки через перешеек Кра соединили торговые морские сообщества, функционирующие в Индийском океане, в ЮжноКитайском и Японском морях. Практически одновременно с этим караванные пути стали соединять римские провинции Сирии и Китай (так называемый "Шелковый путь"), а корабли и торговцы из городов, расположенных по побережью южных морей, создавали такого же рода связи между китайскими портами и Средиземноморьем.

Торговая сеть, имеющая экуменический характер, способствовала распространению в Древнем мире новых идей и болезней. Дорогой платой за товары стали для Римской империи и империи Хань ужасные эпидемии, которые были занесены прежде неизвестными смертельными инфекциями к народам Средиземноморья и Китая, жившим изолированно. Хотя это препятствовало росту благосостояния, население данных стран в течение длительного времени не разрушало экуменическую торговую сеть. Наоборот, система караванных путей стала гораздо более эффективной и широко распространенной. Благодаря верблюдам мусульмане сумели включить до того времени изолированные регионы в расширяющуюся евразийскую торговую сеть. Соответственно и та часть Африки, которая находилась ниже Сахары, и арабы, а также степные районы и пустыни Центральной Евразии включились в систему обмена благодаря тому, что верблюды были в состоянии пересекать пустыни.

Приблизительно после 1000 г. н.э. произошел еще один сдвиг в сторону интенсификации за счет того, что в Китае для передвижения по каналу и рекам использовался дешевый и надежный транспорт. Экстенсивное проведение каналов в долинах Желтой реки осуществлялось в сельскохозяйственных целях. Но поскольку ремесла и торгово-рыночные отношения прочно укоренились в Китае за счет связей с караванной торговлей, даже небольшой разницы в ценах было достаточно для того, чтобы распространить основные предметы потребления на относительно большие расстояния, так как перевозки тяжелых грузов по каналам стоили очень дешево. Торговля на большие расстояния первоначально сводилась к предметам роскоши и к товарам, имевшим высокую стоимость при малом весе. Теперь можно было перевозить и крупные товары, и в связи с этим преимущества специализированного производства, которое позднее исследовал в "Богатстве наций" А. Смит, мощным потоком изливались на Китай.

Благосостояние и численность народонаселения достигли небывалых высот, процветание Китая затронуло также и караванную торговлю и южные моря. Только Европа, находящаяся в отдалении, отвечала на это быстрым усилением межрегиональной торговли.

Со временем европейцы, также научившись доставлять товары общего потребления на кораблях, стали вкушать плоды возросшего благосостояния вслед за Китаем. После 1450 г. европейские корабли начали осваивать пространства океана, которые ранее изолировали Америку от Старого Света, и в результате экуменическая торговля и транспортная система в Старом Свете приобрели глобальный характер за удивительно короткий промежуток времени после 1492 г. Как это было и раньше, идеи наряду с болезнями совершали путешествие вместе с грабителями и торговцами и существенно способствовали европейской империалистической экспансии.

Европейская экспансия в дальнейшем была поддержана развитием индустрии в XVIII и XIX вв., которое придало всемирной системе обмена более емкий и мощный характер, а также значительно расширило ее границы. Механизация транспорта и электрификация ускорили перераспределение товаров и идей так же, как и людей, флоры и фауны по всему земному шару. Результатом этого явилось исчезновение цивилизационной автономии в каждой части света, включая и саму Европу, как мы видим.

Таким образом, у взаимодействующей мировой системы, в которой мы живем ныне, была длинная история, в которой имели место расцвет и падение отдельных отличных друг от друга цивилизаций.